- Поймите, матушка, я не могу спокойно править, когда мне в затылок дышит Фландрия!
- Но девочка-то в этом не виновата! И, может быть, граф Фландрии вас не одобрит, если вы откажетесь от него, но поймет. Но если вы обидите его дитя, то навсегда потеряете его расположение, и в королевстве Плантагенетов будут очень рады, когда Фландрия начнет дышать им в затылок, - договорила Готель.
Обезоруженный Филипп сел обратно на скамейку. Он молчал какое-то время, а потом спросил:
- Но простит ли она меня?
- Простит. К своему несчастью. Она еще дитя.
- Как вы думаете ему, понравятся эти круассаны? - улыбалась Изабелла, указывая пальцем на выпечку в лавке Гийома.
- Наверняка, - ответила Готель, отвернув глаза.
Следующие два дня пути в Лион она не раз возвращалась к мысли, спасла ли она Изабеллу или обрекла на страдания, и даже войдя в дом, она была так погружена в свои мысли, что не отдала себе отчета, как прошла на второй этаж. Она взглянула на постель. Обернулась в дверях. Но, похоже, того что она искала в доме не было. Она села на кровать и долго смотрела на одинокую погашенную свечу на окне. И от обид и сомнений за свершенные ею благие поступки и греховные, при этом беспрестанно теряя ускользающую день за днем её самую важную и самую хрупкую надежду, с ней произошло нечто похожее на эмоциональный срыв, как и у Изабель в этом же доме несколько дней назад.
Готель пришла в себя только к вечеру. Она взяла у стены клюку и вышла на улицу. Лион сверкал по воде многочисленными огнями. Готель спустилась ниже и обошла вдоль реки холм, тот самый на котором стоял её дом. Она шла, не оглядываясь, прямо и прямо, словно бежала от себя или от города, от Лиона, Парижа, от глупых королей и их бесконечных детей, стучащих в её двери. Она бежала от своей жизни и думала, что слишком уж долго бродит по этой земле, для столь нескладной судьбы, и если бы сейчас была возможность избавить себя от необходимости просыпаться каждое утро и ожидать своего безжалостно неторопливого заката, то она бы с радостью оставила этот мир.
Скоро стало темно и над лесом зажглись звезды, но Готель продолжала идти. Иногда она останавливалась, и луна повисала над её головой светящейся тарелкой, удивляясь своей поздней гостье. А Готель, в свою очередь, следила за звездами, как кружатся они в небе, стоит ей только свернуть вправо или влево, обходя поле или овраг. Через какое-то время она снова садилась на камень, давая отдохнуть ноге, поднимала вверх голову и пытливо созерцала сверкающую бездну над собой, словно надеясь найти в этом божественном изобилии хоть одну причину своего напрасного существования. Она вздохнула и опустила голову; она начала жалеть, что зашла так далеко. Вокруг было темно и тихо. Она видела перед собой лишь черные и неподвижные стволы деревьев, но потом всмотрелась в глубину леса. Ей показалось, как будто одинокий огонек зажегся в темноте. Она подобрала клюку и медленно пошла на этот загадочный свет. Было странно, что свет не становился ярче с каждым её шагом; он словно подзывал её и становился только мягче, когда она к нему приближалась.