- Но ты ведь после не переживала от того, что не стала монашкой? - вмешалась в её мысли аббатиса, - ты все еще чувствуешь себя одинокой?
- Вы правы, - очнулась Готель, - маловероятно, что я, будучи монашкой, обрела бы покой, учитывая, что моя душа тогда просила совершенно иного. Давно стоило смериться со страстью, пульсирующей в сердце, ведь она просто провоцирует жить, ведь так? И кормить её все равно, как пытаться собаке догнать свой хвост. Я, видно, тогда надеялась, что смогу со временем создать мир, где буду чувствовать себя как дома, - рассуждала она, - но люди проходят, даже те, кто был очень близок; все они идут своей, совершенно не ведомой тебе дорогой.
- А Клеман?
- В том то и парадокс, что он, похоже, собирается следовать моей дорогой, но я не уверена, хватит ли мне смелости показать ему, куда она ведет.
- Не оставляете надежды родить? - риторично проговорила аббатиса.
- Я была ущемлена детством, возможно, поэтому не принимаю отказы, - немного засмеялась Готель, намекая настоятельнице на отказ в монашеском обете, - это мелочи, я понимаю, но что за женщина та, кто не может дать потомства, - договорила она со слезинкой повисшей не реснице, - мне гораздо сложнее, чем остальным; гораздо сложнее, чем многие могут подумать; мне сложнее быть женщиной и гораздо сложнее доказать это.
- Могу поклясться, дорогая, для многих в Париже созданный вами образ является эталоном женственности.
- А что мне еще остается, - надрывисто произнесла Готель, - для меня это единственное оправдание, чтобы каждый новый день смотреть ему в глаза.
- Ну, не унывайте так, дорогая, - утешала её сестра Элоиза, - я уверена, придет время, и небо пошлет вам ребенка.
Правда, Клеман не слишком горевал по этому поводу, либо того не показывал. Он не видел ничего, кроме счастья быть мужем Готель, и всецело отдавался этому занятию. Он содержал в порядке и дом, где он жил с супругой, и магазин на Сене, в который он переоборудовал свое некогда холостяцкое жилище. Они перенесли на набережную весь товар, освободив оба этажа исключительно для своего удобства. А потому, когда Готель вернулась домой, она очень удивилась застав там, неподвижно сидящего на кровати, мужа:
- Я думала ты в магазине.
- Отец умер, - тихо сказал Клеман.
У Готель оборвалось сердце: "Стоит мне только ступить за порог, обязательно что-то должно случиться", - подумала она.
- Теперь мне придется продать магазин, - сказал он.
- Почему? - села рядом Готель.
- Иначе у них отнимут дом, - Клеман поймал себя на мысли, что не готов еще говорить о родителях в единственном числе.