В целом человек довольно пассивный и не особенно стремящийся к общению с противоположным полом, родственник доктора имел одну наклонность — совершенно не приемлемую с точки зрения морали современного общества. Томас любил наблюдать за женщинами. Причем предпочитал наблюдать за ними без их ведома. Открытое, не зашторенное окно он воспринимал как прямое приглашение — послание, начертанное изящным женским почерком на дорогой пергаментной бумаге с золотой каемочкой, самолично врученное автором. Томас давно разведал все лучшие места в пригороде Цюриха — где были частные дома со спальнями на первом этаже и огромными окнами, чудесными большими окнами, служившими Томасу вместо киноэкрана. По опыту он знал, что увлекательнее всего вечерние «сеансы», когда женщины готовились ко сну. Томас застывал у окна, где между закрытыми шторами или жалюзи оставалась хотя бы узкая щелочка, и наблюдал от начала до конца ритуал вечернего раздевания очередной жертвы.
Сначала взгляду открывались груди, разнузданные от сбруи бюстгальтера! Томас не уставал поражаться бесконечному разнообразию форм, ибо не было ни одной пары женщин с одинаковой грудью. Лично ему нравились крупные соски, обведенные большими пигментными кругами. Размер грудей был ему безразличен; главное, чтобы они венчались ореолом величиной минимум с крупную сливу. Если в приоткрытое окно врывался легкий ветерок, соски наливались и твердели, и Томас облизывал разгоряченные губы, зудевшие от желания прикоснуться к этим упругим шишечкам.
Тонкие пальчики отстегивали чулки от кружевного пояса и аккуратно скатывали вниз, обнажая бледную кожу бедер. Небрежно брошенный на пол, дымчатый нейлон хранил душистое тепло точеной ножки. Томасу было жаль чулки, безмолвно страдающие от беспечного невнимания хозяйки.
Покончив с этой простой процедурой, незнакомка выпрямлялась; послушные плавным движениям рук, трусики с шелковым шорохом скользили вниз, оглаживая бархатистую округлость живота, колени с очаровательными ямочками, изящные щиколотки, и с нежным вздохом падали на пол — с ластовицей, потемневшей от выступившей за день влаги. Томас, затаив дыхание, силился рассмотреть потаенное сокровище, оставившее влажный след на белье, и огорчался, если это не удавалось. По другую сторону прозрачного барьера, за жестокой твердью стекла, все, на что он мог надеяться, это мельком увидеть темный треугольник курчавых волос, к его разочарованию, надежно скрывавший вожделенное женское таинство. И когда объект наблюдения поворачивался к нему спиной, Томас, наслаждаясь созерцанием безупречных ягодиц, в душе сожалел, что взгляду не доступно большее — то, что находится между ними.