— Чихал ли сегодня утром костер? — начиная издалека, спросил Семейка старого Шолгуна.
Шолгун приветливо сощурил и без того узкие глаза и ответил, что сам слышал, как чихнул сегодня утром костер.
— У нас тоже утром чихал костер, — сообщил Семейка.
Этим он сразу расположил к себе Шолгуна, показав, что верит костру так же, как сами ламуты. А ламутам известно, что, если утром чихнул костер, значит, где-то близко добыча и надо осматривать тайгу. Убитая медведица — подтверждение тому, что костер сегодня принес охотникам удачу.
Семейка незаметно для Лии кинул в огонь кусочек сала. Сучья сердито зашипели и затрещали. Шолгун понял и велел девушке пойти к братья на разделку туши. Лия недовольно насупилась (здесь, у костра, ей ведь было так интересно!), но тотчас же собралась и ушла.
— Какую весть принесли белые охотники? — встревоженно посмотрел на Семейку Шолгун. — Белый начальник сулит беду ламутам?
— Не всем ламутам, только вашему сыну и моему другу Умаю.
Умай вскочил на ноги. Ему явно не хватало сдержанности старого Шолгуна. Мята взял его за плечи и мягко, но настойчиво усадил рядом. Семейка рассказал о приказе Сорокоумова схватить Умая и доставить в острог. Поэтому Умаю лучше исчезнуть на некоторое время из стойбища.
Мята предложил план спасения Умая.
— Толмачь Шолгуну, что я говорить буду, — сказал он Семейке, морща в раздумье лоб. — Твой Умай может так услужить нам, как никто другой. Сочиню я письмо якутскому воеводе об этом, чтобы он государю отписал про нераденье сорокоумовское. Если Умай согласится в Якутск с письмом, отправиться — Сорокоумову, считай, крышка.
Семейка от удивления вытаращил глаза.
— Ну! — задохся он от восторга. — Да как тебе такое в голову пришло! Я бы век не придумал такое.
На этот раз Семейка говорил долго и горячо.
Шолгун сразу оценил всю важность слов Мяты. Здесь таилась возможность избавиться от грозящей его сыну опасности надолго, может быть, навсегда.
Шолгун отправил Умая подстрелить гуся. Гусиным пером, гусиной кровью на куске оленьей кожи, натянутом на распялку, сопя от напряжения, Мята писал отписку якутскому воеводе при свете костра. Затем он аккуратно свернул кожу и вручил Умаю. Тот спрятал ее за пазуху.
Лия между тем в большом чугуне сварила голову медведицы, и у костра началось пиршество. Медведь, как и все живое в тайге, бессмертен, считают ламуты. Он отдает охотнику только свою оболочку, а душа его живет. У него есть свой хозяин, к которому душа убитого медведя отправляется жаловаться, если ее обидели. Поэтому, вынимая глазное сало, Шолгун пел: