Соколов, поколебавшись, вынул из-за кушака пистоль и тоже протянул ему.
— На, бери. Устроим на волков засаду. Не боишься?
Семейка пожал плечами и хмыкнул.
— А ты не хмыкай, хлопчик. Бой будет не из легких…
Оставив стреноженных лошадей мирно пастись, в путь пошли пешими.
— Тут недалеко, — пояснил Мята Семейке, — ущельице есть небольшое. Да ты ночью там проходил… Удобное место для засады.
Перед утром на тайгу пала роса. По ущелью, куда они вышли, плавали клочья серого тумана. Соколов с Треской скользнули вправо и, поднявшись по склону, затаились, скрытые кустарником. Семейка с Мятой двинулись дальше, прислушиваясь, не раздастся ли стук копыт. Левый склон ущелья был крут и каменист, тогда как на правом вверх карабкались кривые лиственницы. Сюда они и забрались, ближе к концу ущелья. Устроились за поваленным бурей и застрявшим на склоне стволом дерева, стали ждать.
Клочья тумана постепенно расплывались и светлели. По кронам лиственниц наверху прошел первый предутренний ветерок. Сырой воздух, набиваясь под одежду, холодил тело. Руки у Семейки совсем закоченели.
— Что-то долго их нет, — шепотом сказал он Мяте. — Может, рано мы пришли?
— В таком деле, хлопчик, лучше поспешить, чем запоздать, — отозвался Мята. — У меня вот еще какая забота: не оставят ли они лошадей перед ущельем? Пеших услышать будет труднее.
Мята словно в воду глядел. Промышленные вошли в ущелье бесшумно. Словно и не шли вовсе, а темными тенями плыли под туманом. Будто почуяв что-то неладное, они неподалеку от засады остановились и, сняв пищали с плеч, переложили ружья на согнутые локти рук. Увидев наведенный на себя ствол чужого ружья, Семейка поежился и ниже пригнул голову, будто его и впрямь могли разглядеть через кусты.
— Видишь? — толкнул он Мяту.
— Вижу, — едва слышно откликнулся тот. — Смотри не пали раньше времени. Когда последние покажут нам спину, тогда будет в самый раз.
Из предосторожности промышленные растянулись длинной цепочкой. Отряд вел Петр Бакаулин. Он то и дело подозрительным взглядом всматривался в поросший лиственницами склон. За ним следовал Щипицын. Этот ступал по-кошачьи. Отряд замыкал ряболицый промышленный. В него и решил целить Семейка.
— Мой — последний, — предупредил он Мяту.
— А я возьму второго с конца, — согласился тот. — Как выпалим — сразу перебежим по склону ближе к середине распадка, чтоб никто из них поверху не успел уйти.
Наконец ряболицый проследовал мимо засады, и Семейка увидел его спину — совсем близко, шагах в тридцати.
— Стреляй, — шепнул Мята, и Семейка высек огонь.
Однако выстрел его ружья был ничто по сравнению с грохотом, произведенным пищалью Мяты. У Семейки заложило уши, и он зажмурился на миг. А когда открыл глаза, увидел, что и ряболицый, и промышленный, шедшие впереди него, — оба корчатся на земле. За туманом больше никого нельзя было разглядеть. Ответных выстрелов тоже не последовало. Только тяжелый топот ног указал на то, что промышленные ринулись вперед, спеша выскочить из распадка.