— Уйди подальше, мучитель. Не хочешь подавать — не надо. Я ведь ничего у тебя не прошу.
— Да ты кто таков, чтоб меня отсылать подальше? — побагровел жидкобородый. — Гляди, кликну какого-нибудь служилого, сгонит он тебя с паперти.
— Зря стращаешь меня служилыми, — спокойно отозвался старик. — Я и сам служилый. Четверть века на государевой службе проходил. Слышал ли ты про морехода Буша? А? Никто не смеет обиды мне творить. Потому как все силы я отдал службе государевой. Не осталось теперь сил. Вот и сижу тут, пока господь не приберет.
Жидкобородый, словно что-то вспомнив, оживился и, ядовито улыбаясь, наклонился к Бушу:
— А не тот ли ты швед государев, что вместе с Соколовым и Треской путь морской на Камчатку проведывал? А что сталось с Соколовым? Разбогател он, поди, от наград царских и куда-нибудь на покой отбыл, оставив службу?
— Соколов-то? — переспросил старик. — Отбыл он. Да, на вечный покой отбыл. И недели не прожил после возвращения с Камчатки… А награды какие же? Наград, знамо, не дождался.
Жидкобородый удовлетворенно хмыкнул и выпрямился. Пошарив глазами по паперти, отыскал камень, поднял его и бросил в шапку.
— Ну спасибо тебе, страдалец, за рассказ твой. Утешил ты меня. Награда твоя в шапке лежит. Гляди, какая шапка стала тяжелая. Так что помолись за меня богу и не забудь всех промышленных, из кого Соколов вытряс душу в Охотске.
Стоявшие за спиной жидкобородого промышленные громко захохотали. Затем вся компания спустилась с паперти на пыльную площадь и направилась в кабак.
Все это видели трое приезжих морских офицеров. Старший из них, краснощекий плотный человек в белом праздничном парике, покрытом треуголкой, глядя вслед удаляющимся купцам, схватился за рукоять сабли, словно собираясь кинуться за ними вдогонку.
— Какая неслыханная наглость! — возмущенно проговорил он, обернувшись к своим более молодым спутникам, один из которых был бледен и задыхался от гнева. Затем краснощекий, сведя широкие черные брови, сунул руку за пазуху и, вытащив целую горсть золотых монет, бережно высыпал их в шапку нищего:
— Возьми, старик. Этого тебе хватит на год. Считай, что это от покойного государя.
Нищий, словно не доверяя своим глазам, сунул руку в шапку и долго перебирал монеты. А когда поднял голову, на паперти оставался один молодой офицер, двое его товарищей удалялись в сторону воеводского дома.
— Эй, сынок, за кого мне молиться? — спросил старик.
— Молись, Буш, за командора Витуса Беринга. Он заставит воеводу вспомнить о тебе и в Петербург отпишет. Это говорю тебе я, Семейка Ярыгин.