Когда все воины уселись в лодки, оказалось, что пропал Канач. Его нашли наверху. Он по прежнему сидел над телом Талвала, глядя сумрачными холодными глазами на лицо убитого. Воины хотели увести подростка силой, но Карымча махнул им, чтобы оставили его сына в покое. Для Канача вытащили на берег бат, чтобы он мог вернуться в стойбище, когда захочет. Столь сильная любовь к Талвалу, думал Карымча, должна будет обернуться еще более сильной ненавистью к пришельцам. Пусть в душе его сына прорастут семена гнева. Пусть он побыстрее станет настоящим воином.
Едва баты отошли от острога, как на место битвы слетелось воронье. И там, среди воронья, остался сын Карымчи, его любимый вороненок.
Семейка Ярыгин гнал бат к устью вслед за батами двух других казаков, Никодима да Кузьмы, мужиков вертких и ершистых, сноровистых в любой работе. Держась все время на стремительном стрежне, который петлял туда-сюда по речным рукавам между островами, лодки выносились то к правому, то к левому берегу, словно ткацкие челноки, снующие по основе. Полоса черного пепла, выпавшего над рекой, вскоре ушла в сторону, и сочная зелень поймы весело играла в солнечном свете. Билась на ветру густая листва ветляников, ивняков и стоящих редкими рощицами на островах тополей, каждый лист которых мерцал серебристой изнанкой. На холмах коренного, берега шелестели светло-зеленые кроны берез, дальше по всем склонам пологих сопок лежали темные заплаты ползучих кедрачей, над которыми висело легкое голубое небо с редкими цепочками белых облаков.
Как только отошли от крепости, плавание сразу превратилось в сумасшедшую гонку. Бат у Семейки был легче и уже, чем оба идущих впереди, и ему пока удавалось не отставать от взрослых. Промелькнуло в стороне стойбище, где, как успел заметить Семейка, царило большое оживление — должно быть, камчадалы готовились к каким-то игрищам.
Острова пошли реже, речные русла слились в одно широкое и спокойное, и ход батов замедлился. Семейка поравнялся с казаками.
— А ты ловок, хлопчик, — сказал ему Никодим. — Не отстал от нас. Подрастешь — настоящим казаком станешь.
— То батькина хватка у него, — вступил в разговор Кузьма. — У Дмитрия рука что кремень. Не глядит, что простуда его скрючила, целый день на ногах. От цепкого дерева и семя упорное.
— Я, — сказал Семейка, — еще на руках умею ходить. Саженей двадцать пройду — и хоть бы хны! А папаня на руках ходить не умеет.
Казаки рассмеялись.
— Сыны всегда должны батьков переплюнуть, — хитро заметил Никодим. — На том и жизнь стоит. Однако же на руках по малолетству и я хаживал.