— Разумеется, дома я бываю только вечерами, после работы. И вообще, — многообещающе улыбнулась Эмма, — ночь — мое самое любимое время суток.
— И мое тоже! — захохотав, подхватил он. — Какая синхронность вкусов! — Он бесцеремонно провел ладонью по ее талии. — Не могу понять, как это природа способна вылепить такую упоительную фигуру. Убежден, что без вмешательства всевышнего это невозможно!
Эмма распрощалась с гестаповцем и выскользнула за дверь. На улице было уже совсем темно. Фонари не горели — в городе соблюдали светомаскировку. Пахло сиренью. Эмма глубоко вдохнула свежий воздух, будто ей удалось выбраться из помещения, лишенного кислорода.
«Итак, все свершилось, — подумала она. — И почему-то очень просто, даже обыденно. Нет, я вовсе не предала Гельмута, я спасала его. Спасала! Его излечат от красной заразы, и он вернется обновленный, и не только простит меня, но по гроб жизни будет благодарен за спасение. Ничего, настоящий мужчина должен испытать и страдания и муки — это закалит его, освободит мозг от всего вредного, что мешает преданно служить фюреру. Хорошо, что я вовремя сделала это, иначе Гельмут мог окончательно угодить в пропасть. Вот только зря он наговаривает на себя, пусть бы свалил все на этого одутловатого Эриха, которому, видно, и жить-то осталось всего ничего… Теперь нужно хорошенько продумать текст заявления в гестапо, это так важно для моего будущего…»
Эмма ускорила шаг: вот-вот должен был появиться Альфред, а он бешено ревнует ее, если она посмеет где-то задержаться. Чудак этот Альфред, как и все мужчины.
«И, кроме того, — внушала себе Эмма, — я точно выполнила инструкцию тридцать четвертого года, в которой сказано: «Я незаметно и как можно скорее сообщаю о своих подозрениях в шпионаже или саботаже в гестапо, не говоря ни с кем об этом. Я знаю, что эта моя обязанность донести распространяется на всех, то есть и на товарищей и даже на членов моей семьи». А разве не прекрасно сказал Рудольф Гесс: «Каждый может быть шпионом. Каждый должен быть шпионом. Нет тайны, которую нельзя узнать. Любое деяние может быть оправдано интересами фатерланда».
Как-то один из сослуживцев, рассказывая Эмме о гестапо, восхвалял его организатора Германа Геринга, который взял за образец тайную инквизицию «Святого ордена иезуитов». Он тщательно изучил все ее приемы и методы, прежде чем пойти к Гитлеру со своим предложением о создании германской тайной полиции.
Эмма хорошо знала, что, если она сама не донесет на Гельмута, это сделает кто-нибудь из соседей. Гестапо вездесуще, оно проникло в каждый дом, в каждую семью и умело выведывает мысли и настроения людей. На каждого домовладельца в гестапо заведена специальная карточка, в которой скрупулезно отмечаются интересующие гестапо сведения, а именно: слушание иностранных передач по радио, неодобрение, отразившееся на лице при сообщении о том или ином мероприятии нацистов, слова, произнесенные на исповеди у священника, критическое замечание по адресу властей, неосторожно вырвавшееся из уст, и так далее, и тому подобное. Так разве может Эмма умолчать о том, свидетельницей чему она только что была? Тем более что она так ненавидит этих красных, врагов рейха!