— Ну, а что у тебя здесь, на заставе? — отсекая все предыдущее, спросил Легостаев.
— Нормально, — без рисовки ответил Семен. — Нормально, если не считать, что немецкие самолеты ястребами над границей шныряют. И через границу, как к себе домой, летать повадились.
— А вы что?
— А мы смотрим на них и любуемся. Открывать огонь категорически запрещено. В марте тридцать два самолета перемахнуло. Бомбардировщики, разведчики. Мы по ним — из винтовок и пулеметов. Одного сбили — врезался в землю. А нам приказ: не стрелять.
— Да что за дикость?
— Приказы не обсуждаются, батя, лучше меня знаешь. Разъяснили: нарушения границы носят непреднамеренный характер. Вроде воздушных туристов. Вот и составляем акты и шлем на ту сторону. А там расшаркиваются с улыбочкой: битте-дритте, больше не будем. И опять двадцать пять. Не пограничники — Пимены с гусиными перьями. Короче, детская игра. А то, что все наше приграничье, да и чуточку поглубже, на их разведка ртах до каждой букашки обозначено, никто и в затылке не чешет.
— Чудеса в решете! — возмутился Легостаев. — Ребенку понятно: чуют слабину — распоясываются.
— Самолеты еще что, — все сильнее распалялся Семен. — Наряды наши обстреливают. Весной сынишку лесника убили. Стреляли по наряду, а пуля — в мальчонку, у сторожки змея бумажного мастерил. Всей заставой того мальчонку хоронили. Знал я его хорошо, прибегал чуть не каждый день на заставу… Войны еще нет, а люди гибнут.
Семен, чтобы заглушить вскипевшее в душе волнение, вытащил из ящика стола малого формата книжонку, протянул отцу. Тот развернул, увидел тексты на русском и немецком языках.
— Разговорник? Любопытно. — Он полистал книжонку, задержался взглядом на одной из страниц.
«Где председатель колхоза?» «Ты коммунист?» «Как зовут секретаря райкома?» «Ни с места! Руки вверх, иначе буду стрелять! Брось свою винтовку!» «Говори всю правду, иначе я тебя расстреляю и сожгу твой дом!» «Сдавайся!»
— Лексикончик! — воскликнул Легостаев и взглянул на титул. — Составитель полковник фон Зультсберг. Ай да полковник, ай да оригинал! Это из тех самых, кто жаждет дружить и не жаждет нападать?
— Вероятно.
— А ведь есть и такие, кто твердит: образумится Гитлер, не рискнет, — вспомнив давние опоры, сказал Легостаев. — А только иллюзии это, вредный самообман. Тигра манной кашкой не накормишь. Если бы в Испании не побывал, может, и я то же самое бы твердил: образумится. А сейчас убежден — будет война. И жестокая.
— Ну что ж, — твердо проговорил Семен, — пусть попробуют. Мы готовы. У нас есть все: люди, техника, полководцы. Всыплем им — век будут помнить.