— Труха? — удивленно протянул Глеб. — А ты приложи, прислони ладонь-то. Положи наган и прислони. Вот сюда, к груди. Бьется? Живое оно! Живой я! — задыхаясь, повторил Глеб.
— Живые — те, что на заставе полегли. Вот те — живые, — оказал, хмурясь, Семен.
— Гибнуть не хочу! — воскликнул Глеб. — Меня на свет породили зачем?
— И как ты среди нас жил? — недоумевая, спросил Семен. — Одним воздухом с нами дышал, на одной парте сидел, по одной земле ходил?! Невероятно!
— Ан нет, очень даже вероятно. Жалеешь, что не раскусил?
— Жалею, — признался Семен. — Таких, как ты, с ходу не раскусишь. Небось исусиком прикидывался. Оборотни — они всегда прикидываются. Без войны таких не раскусишь. Таких только война из щелей выжить сумеет. А вообще-то сами мы виноваты… Бывало, подлость прощали, подонкам улыбочки дарили. Надеялись, авось совесть у них просветлеет. А у них вместо совести — ржа.
Глеб не отзывался. Семен, обессилев от долгого разговора, нервно дрожал, тщетно пытался сомкнуть веки. Где-то в стороне заставы все еще дыбила земля, лес вздрагивал, будто невидимый леший нещадно тряс стволы деревьев.
— А хочешь, я им скажу, что ты никакой и не командир, — вдруг нервно спросил Глеб. — Боец, и все. Рядовой из рядовых. Глядишь, все обойдется, колесница мимо прогрохочет. Кому охота под колеса-то? А там мы свое возьмем. Придет времечко. Главное, момент не пропустить. Как обернется не по-ихнему — мы им в спину…
— Значит, и нашим, и вашим? — очнулся Семен. Он помолчал и добавил: — Всяких видал. Такого, как ты, — первый раз.
И, сказав это, умолк, будто Глеба больше не существовало. «Вот отлежусь и поползу. На заставу», — облегченно подумал Семен.
— На плюс всегда свой минус имеется, — медленно, будто каждое слово приходилось выталкивать изо рта, продолжал говорить Глеб. — Возьми, к примеру, людей. Один смеется, другой горькими слезами умывается. Один родился, а другой в тот же миг богу душу отдал. На день ночь имеется, на тишину — гром, на солнце — тень… Вот и война — она для чего? Природа равновесия требует. Войны нет — и мир не за понюх табаку. Грош ему цена в базарный день… — Он помолчал, ожидая возражений Семена, но не дождался. — Слушаешь небось и диву даешься — чего это он разговорился? А чего тут не уразуметь? Молчал я долго, ох как долго — вот в чем стержень-то! А теперь выговориться желаю. Досыта! То, что думаю, а не то, что требуется, хочу сказать. Не слушаешь… — укоризненно добавил он. — А вот ногу зря не даешь перевязать. Кровью изойдешь, пожалеешь: поел бы репки, да зубы редки…