Родион Лукич был их соседом по даче, еще в июне уехал на Западный фронт, деньков на пятнадцать, как говорил он, да с той поры и не показывался больше в Немчиновке.
— Так то Родион Лукич, — не зная, как еще успокоить Катю, протянул Петр.
— И Родион Лукич, и Максим, — начала было Катя, но Петр взволнованно перебил ее:
— Ничего нет от Максима?
— Нет, — уныло ответила Катя, пожалев, что напомнила Петру о Максиме, и, прижавшись губами к его уху, зашептала: — А знаешь, кажется, Ярослава там…
— Где? — не понял Петр.
— Там, в Германии, — снова шепотом сказала она.
— Почему?
— Ну, этого я не знаю почему. Значит, так надо, понимаешь?
— Не верю, — возразил Петр. — Просто не верю. Выходит, Максим с ней и не разводился, и она не уезжала на Дальний Восток?
— В том-то и дело! — с непонятной радостью подтвердила Катя.
— Нет, тут что-то не то. — Петр никак не мог согласиться с тем, что говорила Катя. — Ты наверняка путаешь. Максим не мог оказать мне неправду.
— Бывают обстоятельства… — убежденно сказала Катя.
— А от Арсения Витальевича ничего нет? — с тревогой спросил Петр.
— Как в воду канул, — сокрушенно ответила Катя. — С ним мне бы легче было, веселее…
Она заговорила об этом ради Петра, зная, что и о Зимоглядове он спросил только потому, что преждевременная смерть матери потрясла его и он до сих пор не мог прийти в себя. Если бы не война, трудно сказать, смог бы выдержать эту свалившуюся на него беду.
— Не случилось ли с ним чего, — после долгой паузы промолвил Петр.
— А я уверена, с ним никогда никакой беды не приключится, — пытаясь отвлечь Петра от мрачных мыслей, сказала Катя. — Он так здорово приспособлен жизни…
— Да нет, неприкаянный он, — возразил Петр, думая, что если бы Зимоглядов жил с его матерью, то, может, с ней и не случилось бы беды, да и сам он не мыкался бы бестолково по белу свету.
— Ой! — вскрикнула Катя, взглянув на часы. — Пять минут, осталось всего пять минут!
Они бросились к вагону, расталкивая встречных пассажиров. Петр вскочил на подножку, хотел задержаться на ней, чтобы поцеловать Катю, но его втолкнули в вагон подбежавшие пассажиры, и он едва не закричал от обиды.
«Нет, нет, я все равно поцелую ее, я не могу уехать, не поцеловав Катьку», — упрямо пронеслось в голове у Петра, и он, собрав все силы, протаранил толпившихся в тамбуре пассажиров и снова выскочил на платформу.
Они обнялись — крепко и горячо, и Петр как сумасшедший стал целовать Катю — в губы, в глаза, в щеки… Она не вырывалась. Вот так же ошалело и страстно целовал он ее после свадьбы.
Загудел паровоз, а Петр все еще целовал Катю, и она никак не могла сама поцеловать его и боялась посмотреть ему в глаза.