И когда уже Петр был на подножке, когда тронулся поезд, она вдруг крикнула:
— Возьми меня! Возьми с собой!
Поезд набирал скорость, а Катя, продолжая выкрикивать одни и те же слова, стояла на месте недвижимая, словно боялась сделать хотя бы один шаг.
Так Петр и запомнил ее — окаменевшую, молящую взять с собой, и самым странным было то, что Катя, говорившая с ним на вокзале, казалось бы, обо всем, кроме того, что выкрикивала в тот момент, когда поезд начал отходить от перрона, припасла эту мольбу на самый конец прощания, когда уже все равно ничего нельзя было изменить…
Петр, стиснув зубы, стоял в тамбуре до тех пор, пока поезд не понесся мимо осиротевших дачных платформ. Потом протиснулся к своему месту в вагоне.
Оно оказалось занятым. Съежившись, в углу, возле самою окна, сидела девушка. Она была худенькая, со старательно заплетенными, еще какими-то детскими косичками и с тем исполненным решимости взглядом больших красивых глаз, какой обычно присущ девушкам, вынужденным из-за жизненных обстоятельств рассчитывать только на то, что смогут защитить сами себя, а если потребуется, то и дать отпор. Однако, несмотря на решимость, она с откровенной опаской, боясь, что ее взгляд перехватят, посматривала на всех, кто шел по проходу, видимо предчувствуя, что кто-то из пассажиров сгонит ее с незаконно занятого места.
Их взгляды все-таки встретились, и Петр подивился той стойкости, с которой она не мигая смотрела на него и не пыталась отвернуться. Она сразу же поняла, что заняла место, принадлежащее именно этому человеку.
Петр не спешил говорить ей об этом. Он стоял, опершись руками о верхнюю полку, и думал о том, что, если бы перед ним был парень, он сразу же велел бы ему убираться отсюда.
— Извините, — вскочила на ноги девушка, стукнувшись головой о кронштейн.
— Нет, нет, пожалуйста, сидите. — Внезапная жалость к этой худенькой девушке, так неловко вскочившей и, видимо, больно ударившей голову, пробудилась в нем — Сидите, соседи потеснятся, и мы все прекрасно уместимся.
Соседи — пожилой добродушный майор, совсем еще молоденький, застенчивый лейтенант и хмурый мужчина в штатском, — наблюдавшие за этой сценой, потеснились, и Петр уселся на краешек полки. Над ними, на верхних полках, уже заняли «оборону» те, кто, видимо, в числе первых ворвался в вагон при посадке.
— А на ночь — ко мне, места хватит, — придурковато хихикнул парень, свесив с полки кудрявую голову.
— Еще одно такое слово, и самому негде будет ночевать, — пригрозил ему майор. Добродушную улыбку с его лица как ветром сдуло.