— Со мной такое бывает — перед тем как заснуть, охватывает чувство страха. Будто предстоит уйти в небытие. И каковы же результаты твоих тренировок?
— Пока хвастаться нечем. Меньше пяти часов никак не выходит, хоть тресни. Ты не ужинал?
— Не хочу, — отказался Легостаев, и они пожелали друг другу спокойной ночи.
Легостаев лег на диван, укрывшись пледом, и только теперь ощутил адскую усталость. «Даже после воздушного боя не чувствовал себя таким измочаленным», — с жалостью к самому себе подумал он и тут же уснул.
Резкий стук разбудил Легостаева, и он вскочил на ноги с той нервной поспешностью, с какой вскакивают по тревоге. Светящиеся стрелки часов показывали половину четвертого. «Спал минут двадцать, не больше», — испуганно отметил Легостаев, зная, что теперь уже не сомкнет глаз до утра.
Он накинул на плечи пальто, вышел на балкон и остановился, пораженный исчезновением весны. Все бело вокруг — и двор, и соседние крыши, и само небо, то самое небо, которое только вчера было юным, свежим и чистым, сейчас превратилось в снежное, скрытое тьмой пространство. Там, где наперегонки мчались ручьи, где чернела оттаявшая земля с первыми изумрудными травинками, лежал рыхлый мокрый снег. Все было покрыто снегом, и только лужа, которая днем заманила к себе солнце и в которой точно босыми ногами стояли продрогшие осины, зияла сейчас среди этого снега черным бездонным омутом.
Легостаев подошел к перилам балкона. «Значит, здесь, вот у этих перил, — прошептал он, не чувствуя, как стынут пальцы от холодного мокрого железа. — Значит, здесь и, значит, она все-таки… любила меня. Любила! И просто переборола себя ради чего-то более прекрасного и более высокого, чем наша любовь. Значит, можно любить еще сильнее, еще ярче, чем люблю ее я, мне казалось, что сильнее моей любви не бывает. Нет, все-таки любила, если, даже уходя, решила предостеречь об опасности. Постой, постой, — вдруг осенило его, — да разве тут дело в любви, в том, что она, даже уходя, не просто вычеркнула тебя из своей жизни, а продолжала думать о тебе с волнением и беспокойством? Вовсе не в этом! Просто она испугалась, что и тебя, Легостаева, могут ожидать самые трагические последствия, и потому сочла благоразумным уйти, пока этого не произошло. Ну конечно же именно чувство благоразумия и самосохранения помогло ей перешагнуть через нашу любовь. Она испугалась, испугалась!»
И чем больше Легостаев уверял себя в том, что она испугалась, тем легче ему становилось на душе, но и тем никчемнее было это облегчение, будто он уличал себя в чем-то гадком, постыдном и недостойном.