Мысли Пети прыгали, он не мог заставить себя сосредоточиться на чем-то главном. «Как он сказал, Максим? — вспоминал он. — Да, в тот момент, когда прощался. «Воздуха на один глоток — не больше»? Спросил, бывает ли у меня такое состояние. К чему бы это? И вид у него в этот момент был обреченный и странный, как у неизлечимых больных. Ты никогда еще не испытывал такого чувства. И хотелось бы испытать, да страшно, уж лучше в мыслях представить, так, чтобы самого себя жалко стало. Важно не испытать, важно вообразить с такой силой, будто испытал».
Папироса догорела, обожгла пальцы. Петя отбросил окурок, сладко потянулся, зевнул, набрав полные легкие чистого, пахнущего осенней листвой воздуха. Да, завтра с Макухиным предстоит нелегкий разговор. «Слишком дальний маршрут… — скажет. — За героями нет надобности мчаться за тридевять земель — они рядом с вами, отшторьте глаза… Лимит на командировки в этом квартале полностью съеден… Почему именно эта тема?.. И разве ее можно решить только на Камчатке?..» И так далее в таком же духе. Ракитский — тот два месяца просится на границу, а результат ноль целых… Впрочем, что за упрямство — обязательно на границу, да еще на западную. Это же не Хасан. Ракитский начисто лишен гибкости — изменилась обстановка, а он, даю голову на отсечение, все будет стоять на своем и рваться на западную. Целеустремленности можно позавидовать, но зачем же забывать, что цели, как и люди, изменчивы?»
Над лесом взошла луна, стало светлее. Петя мысленно разговаривал сам с собой и настолько увлекся, что даже не расслышал тихого скрипа калитки.
«Пора на боковую, — решил он. — Этак можно и до рассвета просидеть».
— Здравствуй, Петя! — Негромкий, но внятный голос раздался рядом с ним так беспощадно внезапно, что он оцепенел.
Голос был знакам каждой своей ноткой и тем, что был знаком, заставил Петю содрогнуться. Он судорожно включил фонарик, полоснув ярким снопиком света по лицу высокого, громоздкого человека, неожиданно возникшего перед ним и заслонившего массивной гривастой головой луну.
— Арсений Витальевич? — громко, будто пытаясь прогнать видение, воскликнул Петя. — Ты?!
— Не надо так громко. — В мягких, почти ласковых словах пришедшего отчетливо звенела непререкаемая властность. — Ей-богу, так кричат только на одесском Привозе. Ночь, она тишины жаждет. И фонарик спрячь, батарейка сядет, батарейка сейчас дефицит.
— Неужели ты? — ошалело, теперь уже почти шепотом спросил Петя, выключив фонарик. — Жив?
— Я. Кто же еще? — спокойно произнес тот. — Призрак? Воскресший из небытия? Ради бога, без эмоций. Эмоции разрушают сердце, причем даже положительные эмоции, а сердце — это мотор, и, надо подчеркнуть, единственный, запасного не предусмотрено.