Городок был красив, чист и наряден, и при первом взгляде на него могло показаться, что и люди здесь живут только красивые, мирные, с чистыми и благородными помыслами. Однако стоило лишь послушать какого-нибудь бюргера, с вожделением говорящего о святом праве немцев присоединять к Германии все новые и новые территории, как иллюзии рассеивались. Высшей гордостью жителей городка считалось, что неподалеку, в сосновом лесу, расположена дача Геббельса, который в летние месяцы часто приезжал сюда отдохнуть и набраться сил после праведных трудов во имя величия фатерланда. Еще большее чувство разочарования ощущалось тогда, когда по шоссе со стороны Берлина громыхала какая-нибудь танковая или моторизованная часть. Казалось, все жители высыпали в это время из своих домов и выстраивались вдоль шоссе, чтобы запечатлеть в памяти незабываемое зрелище. А если уж по улицам проходила строевым маршем воинская часть с духовым оркестром впереди колонны, тут восторгам штраусбергцев не было предела. Толпа ликовала. И, так же как у обочины шоссе немцы, будто завороженные, с удовольствием глотали клубившиеся над танками выхлопные газы, с таким же энтузиазмом вдыхали они и едкую сухую пыль, взметаемую коваными солдатскими сапогами.
Ярослава подметила, что лишь в дождливые дни жители Штраусберга предпочитали беречь костюмы, платья и шляпы и ограничивались лишь тем, что, насколько это было безопасно для их одежды, высовывались из едва приоткрытых окон и провожали проходившие мимо войска приветливыми взмахами рук и маленьких флажков со свастикой.
Очень скоро уют и чистота Штраусберга стали угнетать Ярославу своим однообразием и рабской придавленностью. Красота природы удручала тем, что ее стремились подстричь под одну гребенку, придать такой вид, какой отвечал бы идее всеобщего послушания. Германия Гитлера не терпела вольнодумства даже в природе. И здесь, в Штраусберге, Ярослава со все нарастающей грустью вспоминала Оку, поленовские места и палатку в Велегоже.
В Штраусберг Ярослава попала не сразу. Как и было предусмотрено, она приехала вначале в Париж. Затем, на правах дальней родственницы малоизвестного художника Вайнерта, начавшего после прихода Гитлера к власти пробиваться на берлинские выставки, — в Штраусберг. Вайнерт быстро уловил дух времени, посвятив все свои усилия созданию монументальных, хотя и бездарных, полотен, прославлявших фюрера и военную мощь Германии. Он, вероятно, сделал бы стремительную и блистательную карьеру, если бы не скоропостижная смерть — по иронии судьбы попал под машину, принадлежащую штабу авиационного полка.