В понедельник Касаткин поехал «на работу» в ресторан. В «Избушке на курьих ножках» у метро «Парк Культуры» Костя нехотя наелся овсяных и ячневых блинов, но сытость не помогла. Он был прошит сквозняком и от плохого настроения простудился.
Во вторник он не понимал, что с ним, и сочинял с тошнотой и ненавистью поэму о блинах, в среду лежал под одеялом, пил аспирин и потел, в четверг поднялся, думая, чем бы заняться, но тут пришла весть, что умирает Жиринский.
Лёва в одиночестве наелся блинов до удушья. Теряя сознание, он дополз до соседней с ним двери Струкова, но стукнуть не смог. Струков, человек нервный, почуял, выглянул в коридор и вызвал «скорую».
В двухсотке Жиринского прочищали всю ночь и спасли.
– Настоящий ученый, – съязвил Костя. – Вжился в шкуру язычника, воздал блинами Митре.
– Пропадает человек, – светло вздохнула Катя.
В пятницу Касаткин был на грани отчаяния. И на Берсеневке, и в Митино отвратительно. Живут все не духом, а брюхом.
Костя подошел к окну. Во дворе и вдали было немыслимо красиво. Снег навалил на всё. Даже помойные баки красовались в снежных шапках.
Вечером пришли редакционные друзья с кастрюлькой, обмотанной полотенцем. От толстых волглых блинов Виктории еще шел пар.
Костя лежал лицом к стене, накрыв голову вязаной Катиной шалью.
Приподнялся, в основном ради дам, Виктории Петровны и секретарши Олечки, прислушался к разговору и немного разгулялся.
Касаткину шлют вопросы, как делать квашню и как влюблять.
– Пора брать мужские темы, Костик, – басом предложила Виктория. – Для тебя опять криминал.
– Где? – спросил Костя.
– Да здесь! Я слышала. У вас несчастье.
– В основном, от обжорства, – увернулся Костя.
– Кость, правда, что за дела? – вступили Глеб и Паша.
Костя вкратце рассказал о шестерых пропавших. Виктория жадно курила.
– Кому-то нужна молодая энергетика, – мечтательно пробасила она и выдохнула дым колечками. – Ишь ты, сразу шестерых.
– Надо об этом написать! – сказала Олечка.
– Не надо, – сказал Глеб. – Пропавших без вести у нас двадцать пять тысяч. Плюс твои шесть. Безнадёга.
– Пусть пишет, – вмешалась Катя мрачно. – Ему везет.
Когда гости ушли, Костя опять накрылся шалью.
Катя улыбалась – верный признак, что плохи дела.
– Сходи к несчастному, – сказала она.
Костя послушно встал и пошел. Кисюхина дверь приоткрылась. Костя постучал. Дверь захлопнулась. «Нет, нет, нет, – раздался голос Раисы Васильевны. – Не надо, не надо. Ничего не надо. Уходите».
На двери Жиринского висела культурная бумажка: «Не беспокоить».
Касаткин вернулся, дописал «Страсти по блинам» в послезавтрашний номер и пульнул е-мэйлом дежурному выпускающему.