Итак, черный грязный февраль остался давно позади, но март был тоже дрянь – тяжкий и вязкий под ногами от месива снега и технической соли.
Костя бродил и думал.
Менты, по словам Дядькова, отработали жилмассив и ничего не нашли.
Однажды Костя побывал на крыше, сделал смотр балконам.
Народ, как правило, хранит там всю мерзость.
Балконы митинские шли не подряд. Висели они только вдоль лифтовых шахт, с двух сторон: десять шахт – двадцать балконных рядков. Каждая лестничная полоса окон венчалась на крыше чердачным кубиком с оконцем. От кубика балконные бортики свисали, как рясна с кокошника.
На их этаже балконы имели: с Костиной дворовой прикладбищной стороны Бобкова с Харчихой и Нинка с Жиринским, а с уличной, ведущей к плешке, Мира, Кисюк, Митя и Чемодан.
У Бобковой на балконе находились заледеневшие тряпки, у Харчихи – тазы и кастрюли с битыми краями, у Миры – какие-то специальные коробочки, у Кисюхи – горы, видимо, круп, крытые целлофаном, у Нинки, Мити и Чикина тоже небольшая поклажа. У Жиринского – ничего.
Подозрительных свертков не видно.
Владимирец с отставником-майором собирались поставить на деле крест. А «свежие силы» лежали в кладбищенской митинской яме.
Жизнь продолжалась.
С ненавистью чужих Касаткин примирился. А женщины Костю всё равно любили. Платили любовью за Костину отзывчивость.
Но общения не было. Любовь стала хуже ненависти.
Катя, мученица по призванию, молча улыбалась. Ушинская и Кисюк смотрели с мольбой, но от бесед убегали, как мыши. Харчиха не разговаривала, неизвестно почему. Стала злей, чем общественница Бобкова.
Печь Матрена Степановна продолжала, кому – неизвестно. Заказов у нее больше не было. Ушинская для школьных завтраков брала было пирожки с повидлом, но родители отказались. Сам Костя постничал, а Катя вообще не едок. Возможно, часть забирал Жиринский. Но женщина есть женщина. Пекла Харчиха больше, чем он съедал.
Капустница тоже молчала от обиды, что Костя охладел. Но она сама была виновата: смотрела на него слишком любяще. Надоела она, как харчихины пирожки.
Последнее, что он сделал для очистки совести – вылез восьмого марта с чердака на крышу и спустил Нинке на балкон букетик мимозы. Реакции не было.
Зато Мира Львовна не умолкала. «Детонька, что у вас с почками? Вы отечный. Надо пговегиться».
Костя влип в любовь, как в мартовскую грязь. Не отравляла ему жизнь, как ни странно, одна Поволяйка.