Вечером он положил перед Олечкой на посту на столе фисташки и, дождавшись, когда соседи заснули и дальний гудеж стих, снова выглянул в коридор.
Никого. Дверь сестринской приоткрыта. Он дошел и глянул. Расчет был верен. Олечка с санитаркой засели над фисташками.
Он надел свитер для тепла и маскировки и спустился в холл. Если кто встретится, решит, что Костя – студент-медик. 1-й областной мединститут, МОМИ, был по соседству. Молодежь в халатах мельтешила внизу с утра до вечера.
В холле тоже никого. Дежурная сидит над журналом в круге лампы. Бортик над столом скрыл ей обзор.
Костя прошел пригнувшись. Слева дверь учебной кафедры, справа выход.
Костя медленно открыл, вышел, прошел предбанник, оттянул задвижку и оглянулся. Дежурная строго и слепо посмотрела из-под лампы во мрак и снова опустила голову.
Костя вышел на воздух. Небо было чистым, звездным. Начинался апрель. Пахло полузимне-полувесенне временем, когда ты уже влюблен, а еще не знаешь, хотя тот, в кого ты влюблен, уже знает.
Касаткина это, увы, не касалось.
Он обогнул здание и подошел к зеленой коробочке. Боковая дверь была заперта. Под ручкой-скобкой блестел обычный, квартирного типа, замковый кружок с щелью.
Костя вынул из ножа испытанную «звездочку» и попробовал. Нет.
Плоское лезвие и шило с крючочком тоже не дали результата.
В какой-то палате мелькнул свет.
Если Костю хватятся и поймут, куда он лазил, будет нехорошо.
Пока всё тихо. Соседям плевать, а Николай Иванович на снотворном.
Костя стал вынимать из ножа лезвия подряд и тыкать по очереди. Нет.
Остались капсула с бечевками, лупка и ноженки.
Костя ткнул с досадой ноженки в щель и, привалившись к двери спиной, сполз на корточки.
Значит, ничего не узнать.
В щели звякнуло. Дверь под его спиной подалась, Костя едва не слетел куда-то вниз.
Он вошел, прикрыл дверь и нащупал выключатель. Голая лампочка на шнуре тускло осветила спуск.
Сразу от порога круто шли вниз ступеньки. В конце, в раскрытой двери, торчали на столе ступни, заскорузлые, с белым налетом. Так и есть. Морг.
Костя выглянул на всякий случай во двор, потом плотно закрыл дверь, сошел в подвал и включил свет. Загудели и зажглись, мигая, люминисцентные трубки.
Столы в два ряда уходили вправо вглубь. На столах, накрытые клеенкой и не накрытые, лежали тела. Костя оглядел их бегло. Старался не рассматривать. Чувствовал себя Хамом, увидавшим наготу отца. Но оправдывался: это не люди, это мясо, двадцать две, согласно таблице, мясных части от головизны до ливера.
И, если не подходить, не было ничего ужасного. Запах неприятный, но морально всё давно выдохлось.