В субботу 10 апреля он проснулся на рассвете с желанием выброситься из окна.
Жэки с Катей-старшей не было ни дома, ни в Митино. Отец с матерью не волновались, приученные, что дети дома редко. Мучился Костя один.
Касаткин не был истериком, но к чувству вины оказался не готов.
Он подошел к окну, содрал оконный скотч и рванул балконную дверь.
Вышел на балкон и оглядел предрассветный двор.
Стены и стены.
Костя перегнулся через бортик и приготовился падать боком, чтобы осталось лицо. Повернув голову, глянул на длинный соседний, бывший брюхановский, балкон. Теперь он принадлежал красавице, пахнущей духами «Иссей Миаки», которые хотелось вдыхать. На балконе валялись куски бесценного бамбукового паркета и стояли ярко-синие ведра с никелированными ручками. На ручках посередине белели облатки, в ширину ладони и с желобками для пальцев. Рядом валялись половые покупные тряпки с ярлычками в уголках. Видно было, что их кинули в стиралку и что стиралка с сушкой, и что потом стиранное швырнули на балкон не глядя, потому что в тряпочную кучу попали трусики. Трусики были, как с плейбоевской рекламы, треугольник на змейке. Такие среди Костиного женского окружения никто, кроме Кати, носить не мог.
Тут Костя вспомнил некоторые совпадения. Но подумать он не успел, потому что ему до головокружения потребовалось увидеть соседку.
Это, в сущности, ничего не меняло, но хотелось посидеть с ней пять минут, просто так.
Он вернулся в квартиру и вышел на площадку. На лестнице кто-то метнулся вниз. Костя позвонил в дверь незнакомке. Никого.
Костя снова пошел на балкон. Внизу из арки во двор вкатил черный «Ролле». Остановился. Вышла тонкая фигурка в распахнутой шубе и светлом платке и скрылась в подъезде.
Костя побежал, но опоздал. Дверь на площадке закрылась и щелкнула.
Легонько веяло «Иссеем».
– Влюбился, Костька? – спросила Тамара в пижаме. Она вышла из кухни и кофейными парами перебила неземной дух.
– Еще не хватало.
– Влюбился, влюбился. Иди-ка яишенку.
Касаткин гипнотически вошел за пижамой на кухню, сел и застыл над тарелкой.
Что делать дальше, Костя не знал. Хотелось выговориться. Но скажи он Тамаре слово – задушила бы охами.
– И Аркашка влюбился, – зевнув, сообщила Тамара у плиты. – Караулит ее с утра до ночи.
– Блевицкий караулит деньги. Дурак.
– Чего это?
Костя отодвинул яичницу и глотнул кофе.
– Банкиршам такие не нужны, – сказал он.
– Много ты знаешь. Бабу с деньгами охмурить легко. Мужика – шиш, а бабу – раз плюнуть! Улыбнись – твоя. И потом, таких банкирш не бывает.
– Каких?
– Ну… таких.
Она вынула ложку из кастрюльки и покрутила ей, прикрыв глаза. С ложки на стол слетели манные брызги. Костя подобрал их пальцем, рассеянно слизнул и встал.