Кроме двух комнат и обширной кухни были в черешинской квартире еще и прихожая с коридором, и в них Юрий Данилович разместил библиотеку, тысяч пять томов, все – о камнях и способах их обработки, о ювелирных изделиях, о геммах и камеях, о самоцветах магических, целительных, библейских, а также о методах и приборах, с помощью коих различались подделки и имитации. Сами же приборы, микроскопы и рефрактометры, дихроскопы, полярископы, пикнометры, фильтры и весы, хранились в огромном стенном шкафу на месте бывшего туалета, а туалет нынешний был совмещен с ванной, благо ее габариты не отрицали подобной возможности. Так Юрий Данилович и жил – в обрамлении камней и книг, приборов и инструментов; дожил он до преклонных лет, видел в своих самоцветах не богатство, а исключительно радость и красоту, и был совершенно счастлив. Вот только болела у него временами спина...
Баглай вошел в подъезд, поднялся по мраморной истертой лестнице к двери, некогда сиявшей лаком, а ныне выкрашенной бурой краской и позвонил. Звонок был старинным, из тех, где надо не кнопку давить, а повертеть маленькую металлическую рукояточку.
Дверь распахнулась, явив невысокую крепкую фигуру Черешина в монгольском халате, с благожелательной улыбкой на устах. Юрий Данилович был вообще человеком улыбчивым, добродушным, легкого нрава и сангвинического темперамента; он улыбался даже тогда, когда им пытались закусить – в прямом, не в переносном смысле. Ну, а Баглай, целитель и добрый знакомый, гость дорогой, проходил по особому списку – хоть не племянник, не внук, однако почти что родич.
– Ну, бойе! В самый раз пришел! – Пальцы Черешина утонули в крупной ладони Баглая. – Перво-наперво, я тебе деньги отдам... память-то стариковская, пока не забыл, надо отдать... А после мы чайку изопьем, и примешься ты выкручивать мой копчик и барабанить по спине... – Он уже тащил Баглая на кухню, лавируя меж книжных полок и шкафов. – И разомни-ка мне сегодня, бойе, шрам... не тот, что на ребрах, а тот, что на левом костыле... погода сырая, мозжит – спасу нет!.. Вот разомнешь, да с маслицем, оно и полегчает...
– Это какой же шрам? – спросил Баглай, осторожно пробираясь по коридору, забитому книгами. – Который от малайского криса? Или от пули?
– Ха, от криса!.. От него – царапина под локтем, плевая такая царапинка, о ней я и думать позабыл... От пули – то как раз на ребрах... затянулось и быльем поросло... А вот на ноге – болит! Ногу мне мишка порвал... в сорок седьмом, на Вилюе... а от его когтей – самые вредные раны. Вроде и зажила, но сырости не терпит... ни сырости, ни холода... а у нас холод восемь месяцев в году... Вот если б я в Нигерии остался... или в Конго... зря не остался... Вот там, бойе, климат, доложу тебе!.. Теплынь!