На мгновение в глазах старухи отразился испуг, но, оправившись, она приняла оскорбленный вид. — Я вам ясно ответила. — И упрямо добавила: — Никакого сундука не было! Нина отшатнулась.
— Был, — грозно посмотрел на старуху Петушок. Она не выдержала его взгляда, отвернулась и глухо повторила:
— Никакого сундука не было.
— Но мне Серафим говорил, что он сам видел сундук.
— Серафим?! — старуха встала, выпрямилась, глаза ее метнули искры, но секунду спустя она чуть сжалась и заговорила мурлыкающим голосом, ласково и приветливо: — Что это мы, чуть не заспорили? А я-то, старая, и запамятовала… Был сундучок, но не Федора Ивановича, а мой собственный, еще от мамы в приданое достался. Но он было совсем расклеился, и я продала его еще зимой старьевщику. А вещей Федора Ивановича у меня нет никаких, кроме альбома. Могу уступить его вам, Ниночка. Подарила бы, но жизнь такая дорогая…
Большего они не добились. Нина купила у старухи альбом и, кивнув Петушку, первой поднялась.
— До свидания, — сухо сказала она.
— До свидания, моя милая. Прошу бывать у нас… Может, при случае и с Эммочкой вас познакомлю: дочь моя, живет с мужем в Ленинграде, но каждый год навещает меня. А Симочке я сделаю выговор, чтобы не сбивал людей с толку!
Нелегко дался Эвелине Марковне этот неожиданный визит. Проводив гостей, она, держась за стенку погруженного в полумрак коридора, едва доковыляла до двери. Войдя в комнату, грузно опустилась в качалку. Ноги налились тяжестью, усталость разлилась по всему телу, а пальцы безвольно опущенных рук были холодны, как сосульки.
Память вернула ее к событиям уже немалой давности, когда фашистские полчища ворвались на берега Дона. Это было тяжелое для всего советского народа время. Но только не для Эвелины Марковны. Она пустила в ход свои «сбережения», стала ездить по станицам, выменивая вещи на хлеб. Затем хлеб и другие продукты, добытые в станицах, она привозила в Ростов и снова выменивала на вещи, но уже более ценные.
Особенно часто она ездила в станицу Задонскую, где помнили эту дородную женщину по ее мужу — коренному задонцу. В один из приездов ей выпала редкая удача. В ту пору в доме, когда-то принадлежавшем Павлу Александровичу Тверскому, поселился немецкий врач, «герр доктор», как почтительно называли его немецкие солдаты. По рассказам станичников, он усиленно разыскивал родственников Тверского и даже обещал вознаграждение. Поразмыслив, Эвелина Марковна сказала себе; «Трус в карты не играет!» — и вечером, в запретный час, будто позабыв о строгом приказе гитлеровцев, вышла на темную улицу. Когда ее задержал патруль, она объяснила, что ей надо срочно «к господину доктору по важному делу».