— А тебя, гад, я сейчас на месте расстреляю, ясно? Где паёк?! Где топливо?! Где патроны?! Продал, сволочь?! Взять его!
Мои бойцы с удовольствием выкручивают ему руки и вытаскивают, в чём был, на улицу, на мороз, судя по доносящимся оттуда воплям, ребята отводят душу. Я тем временем выбиваю из руки командира полка невесть откуда взявшийся наган и решительно беру трубку полевого аппарата.
— Незабудка? Особый отдел армии мне. Срочно!
Слышно клацанье переключений, затем через несколько мгновений в трубке голос:
— Дежурный по отделу капитан Чередниченко. Слушаю.
— Майор Столяров, из второй ударной. Арестовал своей властью командира полка вместе с заместителем по тылу и штабом. Требую выезда спецгруппы для расследования…
Ещё пару минут объясняю, за что и по каким причинам. Мне приказывают ждать, особая группа уже выехала. Что мы и делаем. Девиц загоняем в комнату, остальных — привязываем к стульям. До них так и не доходит, что к чему. Пытаются нам угрожать, пугают всевозможными карами, но к нашей великой радости, к приезду особистов протрезветь они не успевают. Командует группой мой старый знакомый, Исаак Шпильман. Честно говоря, я даже доволен. Нет лишних расспросов, ненужных разговоров. Скотов грузят в кузов «ГАЗика», быстро протоколируют мои показания и бойцов, обещают вызвать для дачи показаний и вскоре уезжают. Мы между тем идём на склад и получаем все, что нам так долго не выдавали. Точнее, пытаемся получить, поскольку сами склады полупусты. Очень много разворовано, а что — то вообще не доходило. Но, во всяком случае, возвращаемся не с пустыми руками: за нами тянутся четверо саней, до отказа набитых продуктами и боеприпасами. Батальон встречает обоз чуть ли не рёвом радости. Немцы даже открывают огонь, решив, что начинается очередная атака. Но разобравшись, что русские кричат просто так, скоро утихают, а мы по ходам сообщения распределяем привезённое. Танковые экипажи полночи отмывают снаряды, но это не в тягость, а в радость. Ещё бы! Теперь можно и дать прикурить фрицам! Перестать экономить каждый выстрел!..
По-прежнему топчемся возле насыпи. Каждый день бесплодные атаки, в которых мы теряем людей и технику. У меня остались только моя машина и «тридцать четвёрки». Остальные танки сожгли немецкие зенитчики и кочующая батарея. В батальоне осталось человек пятьдесят. Остальные либо на поле, заносимые снегом, либо отправлены в тыл, в госпиталь. Еду опять не привозят. Как и боеприпасы. Ездил вновь разбираться, но зам по тылу просто открыл ворота и показал пустой сарай. Ничего не поступает. Совсем ничего. Хлеба выдают по сто грамм на человека. А уж остальное, что положено — только в мечтах. Что наверху думают? Если бы не трофейные немецкие блиндажи — давно бы вымерзли до последнего человека. А гансы хреновы, видно знают, что у нас с едой туго: вон на проволоку вывесили буханки хлеба и веселятся. Только и слышно: Рус, сдавайс. Рус, ходи плен, жрать путешь. Сволочи!..