Победа Республики под Гвадалахарой была не только военным, но и политическим успехом. Уже 13 марта Республиканское правительство сообщило телеграммой Лиге наций, что трофейные документы и показания захваченных итальянских военнопленных несомненно доказывают наличие регулярных войсковых частей итальянской армии в Испании.
И, конечно же, для Берзина было огромной победой, и не только личной, сообщение о приказе Муссолини, о котором он узнал из шифрорадиограммы, полученной из Саламанки, затем подтвержденной радиограммами из Бургоса, Севильи, Рима, Берлина и даже Токио. Разными словами на разных языках сообщалось одно: экс-начальник военной разведки Италии генерал Манчини, он же Марио Роатта, командующий экспедиционным корпусом в Испании, старый друг, помощник и собутыльник самого дуче, несмотря на его рапорт, в котором он объяснял поражение под Гвадалахарой появлением огромного количества русских с танками и самолетами, позорно снят со своего поста.
После победы под Гвадалахарой Гришин взялся, не переводя дыхания, за массу неотложных, незавершенных, начатых дел: писал и проталкивал с несокрушимым упорством докладные и меморандумы о срочной реорганизации армейских тылов, о формировании стратегических резервов, о призыве в армию новых контингентов военнообязанных, о расширении оборонной промышленности, о перестройке работы автотранспорта, о неотложном довооружении армии, где все еще не хватало винтовок, не говоря уже о пулеметах и пушках, где на 350 тысяч бойцов насчитывалось 100 самолетов и 70 танков в канун Гвадалахарской битвы, а теперь осталось еще меньше...
Мне посчастливилось разыскать в Москве единственного человека, который более 40 лет назад ежедневно с утра до вечера из месяца в месяц сопровождал генерала Гришина в Испании. Этот человек — Елена Константиновна Лебедева, работавшая в Испании под именем Лидии Мокрецовой. Гришин называл ее Лидой, она была его переводчицей. Родилась и училась в Париже, потом работала в КИМе и Коминтерне в Москве. В Валенсию прибыла через Берлин и Париж в ноябре 1936 года, когда Гришин находился в Мадриде и Альбасете.
— К главному советнику, — рассказывает Лида, — приходило колоссальное количество людей. Беседа шла за беседой. С утра до полуночи шли к нему испанцы, наши советники и специалисты. Только ночью оставался он наедине со своими мыслями, картами, отчетами, радиограммами, И все же я больше помню его в стремительном движении, в черной автомашине на прифронтовых дорогах, помню его чуть прихрамывающую после старого ранения походку. К этому человеку я всегда испытывала глубочайшее уважение. Со всеми был он неизменно корректен, тактичен, вежлив, никогда не выходил из себя... Впрочем, нет, однажды едва не изменило ему привычное хладнокровие. Одного генерала-интербригадовца хотел послать под Малагу, чтобы вывезти оставленные при отступлении оружие и боеприпасы, и генерал этот отказался ехать, заявив, что не желает быть «генералом отступления». Впервые увидела я тогда, как лицо Старика покрылось красными пятнами, как побелели и похолодели голубые глаза...