— Где вы сейчас? — спросил он. — Прием.
Вот оно — то, что всегда меня поражало.
— Норман, — медленно произнес Томпсон, устремив счастливые глаза на закат, — по-моему, мы где-то на юго-восток от тебя…
Он оглянулся через плечо, пытаясь рассмотреть в темноте какие-нибудь ориентиры, какую-нибудь приметную возвышенность, ничего не увидел и снова устремил взор на небо.
— Я без карты, твоя далеко? Прием.
— Понял. Прием, — сказал старина Норман.
Томпсон вздохнул.
— Я не очень-то хорошо знаю твою карту. Прием.
— Понял, — невозмутимо отозвался старина Норман.
— Но место, где мы вышли на носорога, находится примерно в полукилометре к западу от широкой излучины сухого русла. По-моему, это река Мудзи, видишь ее? Прием.
Я слушал с восхищением. И как только Томпсон все запомнил? Он ведь сегодня первый день в этих местах.
Старина Норман сверился с картой.
Река с большой излучиной — Бунгве, а не Мудзи. Прием.
— Хорошо, пускай Бунгве. Так вот, получив шприц, он побежал оттуда примерно на юго-восток, следишь? Прием.
— Понял. — Старина Норман вел пальцем по карте.
— Пробежал этим курсом около пятисот метров через холм, потом повернул на юго-запад. Как понял? Прием.
— Понял, — откликнулся Норман. — Прием.
Километра полтора он шел более или менее прямо на юго-запад, затем пересек еще одно русло. Прием.
— Понял, — сказал старина Норман.
— Так. За руслом отмахал еще километра полтора прямо на юго-запад. Прием.
— Понял, — сказал старина Норман.
— Дальше еще один, два, три холма, — считал Томпсон. — Курсом примерно на запад, на закат, в целом чуть больше километра. Это и есть наше место. На макушке третьего холма. Засек? Прием.
— Понял, я вас засек, — ответил Норман. — Постараюсь добраться возможно скорее. Прием.
— Понял, связь кончаю, — радостно подвел итог Томпсон.
Я любил слушать, как они ориентируют друг друга. Я не мог понять, как это у них получается. И даже если старина Норман — гений ориентировки, ему ведь надо каким-то образом провести «лендровер» и «мерседес» в темноте через все эти холмы, ложбины, русла и заросли. Каждый раз я восхищался обоими.
Томпсон с удовлетворением погладил могучего усыпленного зверя. Шею носорога опоясывала глубокая борозда, старый шрам от петли.
— Привет, зверюга! Отныне тебя ждет счастливая жизнь.
Носильщики все еще глазели, ахали и улыбались. Похоже было, что они оправились от похмелья. Может быть, с самого начала они просто не верили, что мы сумеем поймать чипимбири живьем. Зверь хрипло, протяжно дышал, и лилово-черные бока его по-прежнему лоснились потом в последних лучах заката. Упарился, борясь с дурманящим снадобьем. Кожа горячая и влажная, шершавая и толстенная на ощупь. Томпсон велел двум рабочим развести рядом с камнями большой костер, и желтые языки пламени с треском запрыгали по сухим чурбакам, и желтые блики заплясали вперемежку с тенями на черных боках могучего зверя, на влажных черных лицах, на камнях и на кустах.