— Вот как… — Бокал опустел.
— Ничего, все образуется, — сказала Анита. Как и все родители, они обменялись впечатлениями о «зяте» и сошлись на том, что он, несомненно, хороший парень — впрочем, этой оценке предстояло измениться в течение вечера, после разговора с дочерью, которая рассказала, что ее молодой человек отреагировал «по-детски» и сказал, что он «не готов», что она не может просто «перешагнуть» через него — то есть все, чего нельзя слышать юной беременной женщине.
— Конечно, надо было разозлиться, — сказал Конни, — вмешаться каким-то образом… Но она просила, чтобы ее оставили в покое. Так что мы остались в стороне. К тому же, нам хватало своих забот. По крайней мере, мне.
— Ну что ж, тогда можно сразу достать мясо! — удивительно легким тоном произнесла Анита и отправилась на кухню. Конни услышал, как хлопнула дверца холодильника, зашуршала бумага и звякнуло блюдо. Заглянув на кухню, Конни увидел Аниту, с улыбкой держащую в руках полное блюдо вяленой говядины.
Конни посмотрел на меня с таким видом, словно его вот-вот стошнит.
— Вяленая говядина! Я больше никогда не смогу ее есть! Стоит мне увидеть ломтик, как перед глазами встает гнилой понтифик и слышится запах… Но она ведь ничего не знала, кроме того, что мы когда-то были бедными студентами, и как только у нас заводились деньги, мы сразу шли на рынок Хёторьет, чтобы купить килограмм вяленой говядины, а потом с наслаждением поедать его дома…
Анита сразу заметила, что он переменился:
— Что случилось? Тебе нехорошо?
Он просто стоял, не сводя взгляда с шикарного блюда с говядиной, и его наполняло необъяснимое чувство — страшное, ужасное, напоминающее обо всем адском, что есть в жизни.
— Но эти миры были по-прежнему отделены друг от друга — мой и их мир, — сказал Конни. — Тогда они еще не слились.
Я не понял, что он имеет в виду.
— Как они могли слиться?
— Моя жена и беременная дочь были здесь, — сказал он, положив руку на журнальный столик, — а я и это «дело» здесь… — Он положил руку на другое место. — Это были две разные вещи, которые все еще можно было разделить.
Он не мог рассказать Аните, что произошло, во что его втянули. Она, конечно, спрашивала, но внятного ответа не получала.
— Ты совсем бледный…
Конни стоял в кухне, наполненной кисло-сладкой вонью разлагающегося человеческого тела, ему стало трудно дышать, сердце билось через раз, и все тело содрогалось от конвульсий — что-то вроде выбросов адреналина, которые, по его описанию, больше всего напоминали панические атаки.
— Это просто… из-за вяленой говядины… Я ее… переел.