Мод открыла дверь и обняла меня прямо на пороге. Она прильнула ко мне так, словно хотела продолжить с того самого места, где мы остановились накануне. Но мне было не до того.
— Что с тобой?
Я ответил как есть:
— Мне угрожали.
Она отпустила меня, сделала шаг назад.
— Когда? Кто?
— Когда вы уехали. Франсен, издатель в клеточку.
— Которого ты кинул?
— Это не имеет отношения к делу.
Мод смерила меня взглядом.
— Тебе нельзя пить ничего, кроме чая, — сказала она. — Пойдем…
Она направилась в кухню. Я пошел за ней и оказался у кухонного стола — поглощенный своими мыслями, я забыл сравнить обстановку ее дома с тем, что я изобразил в своей книге — по словам Генри, это была квартира в восточном стиле, со строгой, простой мебелью. Оказалось, что восточным здесь было только кимоно, которое висело на вешалке в спальне, скорее как элемент интерьера, нежели предмет одежды.
Мод заварила чай и поставила на стол две чашки. Было в них что-то английское, что-то супружеское. Себе она взяла — с красными гвоздиками. Мне досталась — с голубой шхуной. Сначала Мод налила молоко, потом чай — точно так же, как это всегда делал Генри. Я почувствовал легкую тошноту.
— Так что же все-таки случилось? — спросила она и села. — Только подробно. Я хочу знать все, до мельчайших подробностей.
И я рассказал ей — все, кроме эпизода с американской туристкой. Я был еще не готов разыграть эту карту, так что я рассказал ей в точности, что произошло, так подробно, как мог, с того момента, как она покинула мою комнату и вплоть до часа волка, когда я принял ее таблетку. Мод слушала серьезно, внимательно, иногда кивала, иногда останавливала меня, словно хотела представить все как можно четче. Она помешивала чай, и когда я закончил свой отчет, наверняка путаный и полный повторов, чай остыл настолько, что его уже можно было пить. Я к своей чашке не притронулся. Мод пила чай, думала, и наконец сочла, что картина для нее ясна.
— Ты сказал, что он тебя сперва не узнал, этот Франсен… В начале вечера…
— Так мне показалось.
— А потом он обратился к тебе по имени — позже, когда уже был пьян?
— Не помню, назвал ли он мое имя.
Мод была уверена:
— Они не знакомы, Вильгельм и этот Франсен.
— Может, на меня указал ему кто-то другой.
— Это не угроза. Нет… — Мод вдруг рассмеялась, довольно громко. — Он наверное просто хотел сказать, что тебе конец как писателю.
Мне было не до смеха. Она заметила, что мне не очень смешно, хотя какое-то облегчение я все-таки испытал.
— Точно, — сказала она. — Наверняка так оно и было.
Она несколько раз повторила это объяснение, как бы все более уверенно, чтобы убедить в этом и меня, и себя. И это ей практически удалось, когда она сказала, что Стернер знал, что мы провели ночь на Хурнсгатан, но что это уже в прошлом.