Тогда, сидя на краю кровати в комнате на Хурнсгатан, я был настолько раздражен и неуверен в себе, что доверчивое спокойствие Мод внушало мне неприязнь. Это раздражение и чувство неопределенности не оставляли меня много лет. Случалось, ненадолго, благодаря каким-то делам и обязательствам, я отдавался приятному забытью, но эти периоды всегда были случайными и мимолетными. Бывает, что здесь, в этой оранжерее, меня посещает очень странное чувство, будто кто-то разглядывает меня в бинокль. Место открыто со всех четырех сторон, и какой-нибудь снайпер средь бела дня может запросто занять удобную позицию, пристроить свою винтовку, скажем, на крыше автомобиля, камне или разветвлении дерева, спокойно прицелиться, взять мою голову на мушку и недрогнувшей рукой спустить курок, а потом, как полагается, незаметно скрыться. И хотя вероятность того, что это произойдет, настолько мала, что ею вполне можно было бы пренебречь, это чувство долго не оставляло меня — чувство нависшей угрозы. Чувство это со мной всегда и повсюду, и надо просто научиться относиться к нему так, чтобы можно было жить дальше, не теряя собственного достоинства. Вероятно именно так душа может поспеть к жатве.
Сравнивать воображаемое с действительным — по большей части довольно бессмысленное занятие, такие сравнения пригодны лишь в качестве темы для легкой беседы за ужином: «Вот как мы думали тогда, и вот что получилось…» И все же я нередко ловлю себя на том, что завожу этот разговор снова и снова, особенно с теми людьми, кто готов спокойно выслушать меня и хотя бы изобразить на своем лице понимание. В этом свете, разница между тем, что двадцать пять лет назад казалось вполне невинным, а сегодня единодушно признано постыдным, может показаться удивительной, даже шокирующей, поскольку никто не желает признавать свою причастность тому, что под видом добра творит столько бед. В лучшем случае, мы пытаемся оправдать результат своим неведением. Однако между ожиданиями и результатом, намерениями и итогом, замыслом и последствиями, прошлым и настоящим — пропасть. Эта пропасть обладает непреодолимой притягательной силой, которая заставит тебя, даже невзирая на собственный страх, подойти на трясущихся ногах к самому краю и заглянуть вниз, чтобы испытать головокружение при виде этой необъятной пустоты. Вот в этой жуткой пропасти и разворачивается жизнь. Если угодно — в пропасти между первой и последней страницей романа.
В дверь позвонили, когда я стоял перед зеркалом с херувимами на раме и наблюдал, как дергается нерв у меня под глазом. Это было единственное доступное мне развлечение. Сигнал словно паяльная лампа прорезал сумрак прихожей. Которую неделю я слонялся по этой квартире в полной изоляции от окружающего мира, поддерживая в себе жизнь лишь тем, что работал и опустошал кухонный шкафчик, где стояли консервы и сухой паек — запас, который постепенно подходил к концу. Телефон молчал, соседей было не видно, почты я практически не получал — распорядиться о пересылке корреспонденции с моего собственного адреса сюда мне было лень. Одно из писем, которое до меня дошло, было от Малу, женщины, с которой мы какое-то время встречались, но которая переехала из города в Хельсингланд.