На этот счет у нас были разные мнения, а тот факт, что мы повстречались там случайно, возможно, само это место провоцировало непредвиденные встречи, для нее ничего не значил. Она предпочитала галереи Милана и пассажи Парижа. Меня же вполне устраивал и этот торговый центр; кроме того, ему еще предстояло сыграть важную роль в этой истории — непредвиденную, как и наша встреча. Я увидел Мод издалека, но узнал не сразу, зато успел среагировать — так один человек реагирует на другого, когда замечает в нем нечто привлекательное. Это может быть все что угодно: цвет волос, изгиб шеи, походка. Не будь Мод такой подавленной, я бы рассказал ей об этом, но в ту минуту подобный комментарий мог прозвучать некстати, как неискренние и скучные слова утешения. Мод задержалась, чтобы выпить со мной бокал вина, и рассказала, что не так давно ее бросил мужчина, с которым у них был роман, — врач, разведенный, свободный и во всех отношениях прекрасный.
— Я не знаю, что я делаю не так, — сказала она. — Я делаю слишком мало или слишком много…
— Может, он просто идиот, — сказал я.
С этим она, к сожалению, не могла согласиться.
— Что ж, в конце концов, мы с тобой снова будем вместе.
Мы выпили за это. Она сказала, что зимой Густаву исполняется тринадцать. Я сказал, что у меня сейчас много работы и я, скорее всего, не смогу прийти на день рождения, но подарок пришлю обязательно. Мы оба спешили, и поэтому вскоре распрощались. Уходя, она обернулась и помахала мне — на лице у нее сияла улыбка. Когда мы встретились, она выглядела несчастной, когда разошлись — счастливой. Со мной же все было наоборот, как будто она оставила свое плохое настроение мне. «В конце концов мы с тобой снова будем вместе» — сказала она легко и непринужденно, как будто в шутку, и эта шутка, как и любая другая, содержала в себе долю правды и, тем самым, доказывала, что все эти годы она приберегала эту возможность на крайний случай, на черный день как неприкосновенный запас, как последний шанс — я и сам мог рассматривать такую возможность, но для меня она была утешением в тяжелую минуту, и я бы не стал упоминать об этом вот так — мимоходом, у барной стойки. Подобная грубость была свойственна Мод, но я старался не обращать на это внимания, не замечать ее практичный, меркантильный, рациональный взгляд на любовь, которую я сам предпочитал считать предопределенной свыше или, по крайней мере, неподвластной разуму. Прагматичность также скучна, как вопрос: «Куда подевались настоящие мужчины?» Особенно если его задает женщина, которую всегда притягивали наиболее трудные экземпляры. Я почти не сомневался, что врач, бросивший ее, был человеком надежным и порядочным, а сбежал от нее, просто потому что испугался.