– Этого не знаю, – говорил он, водя пальцем по лицам. – Этот приезжал к нам из Колумбии на плантацию, просил продать участок, не знаю, как его имя. Этот – Рауль, слуга Августино. Ну, это сам волчара в центре. Этот пузатый – американец, я видел его всего раз, когда собирались все гринперос и плантаторы на большой совет. Этого не знаю. Этого тоже… Ну, это я. Только ты эту фотографию сожги, а то меня Интерпол на электрический стул посадит.
Я выхватил у него из рук фотографию. Действительно, Хуан собственной персоной. Как это я не узнал его?
– Когда это было?
– Приблизительно год назад. Мы собирались в Кито, обсуждали разные вопросы.
– К примеру, какие?
Хуан поморщился, ему почему-то явно не хотелось говорить об этом.
– Ну, сколько отстегивать властям, чтобы они оставили нас в покое, как уберечь плантации от дикарей, делили перекупщиков. Я уже тогда догадывался, что Августино контачит с янки и задумывает вышвырнуть нас из сельвы. Уж слишком нагло он себя вел.
– А ты не знаешь, куда он переправляет свой товар?
Хуан усмехнулся и полез выпачканными в земле пальцами за очередной сигаретой – все не мог накуриться.
– А кто об этом знает? Никто из нас никогда не признается, что выращивает коку и моет золото. Считается, что мы производим бананы, кофе, финики и прочую дрянь. А куда продаем – наше дело.
– Ну а ты как думаешь?
Хуан пожал плечами.
– Я думаю, что куда-нибудь в Азию. Но мне кажется, что этот старый волчара торгует не только кокой, но и оружием. Самый выгодный товар.
– Он что, и оружие производит?
– Бог с тобой, Кирилл! Кишка у него тонка производить оружие. Он продает коку, а на эти деньги закупает оружие.
– А потом?
– А потом продает его в другие страны. Где наркотики, там всегда оружие. Дорожку сначала прокладывает наркота, а потом по ней уже громыхает железо.
Я напрасно надеялся, что полетов у нас больше не будет. На следующий день, ближе к вечеру, впереди меня затрещали ветки, и я успел увидеть, как сорвался вниз Хуан, мешком покатился по скользкому грунту. Он сильно ударился головой о каменный выступ и подвернул ногу.
Он поднялся наверх сам, но пришлось выкинуть некоторые вещи, чтобы облегчить его рюкзак. Радость и оптимизм, которые вызвали сигареты и бренди, быстро угасли, и Хуан совсем упал духом. Теперь «немного террорист», хромая, плелся следом за мной и вполголоса бормотал ругательства.
Трудно сказать, чем прогневил Бога этот индеец, но позже, вспоминая переход, я был готов поверить в мистическую фатальность, которая преследовала Хуана на протяжении всего путешествия. Прошел еще один безрадостный день утомительного пути, и снова случилась беда: спускаясь с помощью веревки по крутому склону, Хуан сорвался, повис, и веревка, как ножом, рассекла ему правую ладонь до сухожилий.