Спустя минуту он вышел оттуда бледный, нахмурившийся; некоторое время он стоял в задумчивости, протянул было руку, чтобы взять кинжал, который оставил на кресле, но передумал и поставил лампу на стол. При этом последнем его движении герцог Орлеанский проснулся и спросил:
— Вам что-нибудь нужно, дорогой кузен?
— Нет, монсеньер, — отвечал тот, — свет лампы мешал мне, я встал, чтобы потушить ее.
Тут он потушил лампу и вновь лег на оставленное для него место.
Несколько месяцев истекло со дня перемирия, и вот вечером 23 ноября 1407 года на улице Барбетт против храма Божьей матери остановились двое всадников. Оглянувшись вокруг, один из них сказал:
— Это здесь.
Спешившись, они поставили лошадей в тени навеса, привязали их за уздечки к столбам, поддерживавшим навес, и молча углубились под его свод. Спустя минуту прибыли еще двое мужчин, осмотревшись, как и первые всадники, они тоже спешились и, увидев блеск доспехов в тени, присоединились к тем, кому они принадлежали; не прошло и десяти минут, как вновь послышался топот, через полчаса небольшой отряд насчитывал уже восемнадцать человек.
Спустя еще четверть часа все были в сборе, но тут в начале улицы послышался стук копыт, — судя по всему, мчалась лишь одна лошадь. Когда всадник поравнялся с храмом, его окликнули из-под навеса:
— Это вы, де Куртез?
— Я, — ответил всадник, осадив лошадь. — Кто зовет меня, друг или недруг?
— Друг, — ответил тот, кто был, по видимости, главарем группы, и, выступив из скрывавшей его тени, он подошел к сиру Томасу де Куртезу.
— Так как же? Можно выступать? — спросил он и положил руку на шею его коня.
— А, это ты, Раулле д’Октувиль! — ответил рыцарь. — Все твои люди в сборе?
— Да, мы ждем вас вот уже добрых полчаса.
— С приказом была заминка; мне думается, в последний момент мужество чуть было не покинуло его.
— То есть как? Он отказался от своего намерения?
— Нет, нет.
— И хорошо сделал, а то я оказался бы перед ним в долгу. Я ведь не забыл, как этот проклятый богом герцог отнял у меня, когда власть была в его руках, управление генеральными штатами, хотя этот пост был жалован мне королем по ходатайству герцога Филиппа Бургундского. Я, сир Томас, — нормандец, я помню зло; он может рассчитывать на два добрых удара кинжалом, я вам это говорю: первый — за то обещание, которое я дал герцогу, второй — за клятву, которую я дал самому себе.
— Оставайся с этими добрыми намерениями, мой славный охотник. Дичь спугнута, четверть часа пути отсюда — и она твоя, я тебе это обещаю.
— Так вперед!.. — сказал Раулле, ударил лошадь по крупу ребром руки, и та пустилась вскачь, а Раулле вернулся под навес.