Жена сапожника высунулась из окна — увидев, что двадцать человек убивают двоих, она стала звать на помощь.
— Молчите!.. — прикрикнул на нее один из убийц. Но женщина не унималась; тогда он выхватил стрелу и пустил ее в окно, стрела попала в приоткрытый ставень.
Среди нападавших был человек, который сам не дрался, но наблюдал за дерущимися; голову его покрывал красный капюшон, низко надвинутый на лицо. Увидев, что герцог не шевелится, он осветил факелом его лицо и сказал:
— Ну что ж, мертв.
Затем он бросил факел на кучу соломы, лежавшей у храма Божьей матери, солома тотчас занялась. Он вскочил на лошадь, пустил ее галопом и с криком: «В бой!» устремился на улицу, которая вела к саду особняка Артуа. «В бой, в бой!» — повторили его спутники и последовали за ним. А чтобы задержать погоню, они бросали позади себя силки из проволоки.
Тем временем лошадь двух оруженосцев успокоилась, и они вернулись обратно к тому месту, от которого она в испуге пустилась вскачь. Вдруг они увидели мула герцога Орлеанского, однако без седока. Оруженосцы герцога решили, что животное сбросило всадника, и, взяв мула под уздцы, подвели к навесу. И тут при свете пламени они увидели распростертого на земле герцога, возле него валялась кисть его руки, а рядом в канаве — обломок черепа.
Стремглав бросились они к дому королевы. Бледные, дрожащие, вбежали они в особняк и, громко крича, стали рвать на себе волосы. Одного из них тотчас же отвели в покои королевы Изабеллы, и та принялась расспрашивать, в чем дело.
— Случилось ужасное несчастье, — отвечал оруженосец. — На улице Барбетт, против дома маршала де Рос, только что убит герцог Орлеанский.
Изабелла страшно побледнела, затем, достав из-под подушки кошелек, полный золота, протянула его мужчине, принесшему весть, и сказала:
— Видишь этот кошелек? Так вот, если пожелаешь, он будет твоим.
— Что я для этого должен сделать? — спросил оруженосец.
— Ты побежишь туда, где лежит твой хозяин, ты должен успеть раньше, чем похитят его тело. Понял?
— Да. А дальше?
— А дальше ты снимешь с него медальон с моим портретом, который он всегда носил на груди.
Теперь, если читателю будет угодно следовать за нами, перенесемся на десять лет вперед, десять лет, отделяющие события, о которых мы сейчас поведаем, от дня смерти герцога Орлеанского. Десять лет, занимающие значительное место в жизни человека, — всего-навсего шажок в беге времени. Мы надеемся, что по зрелом размышлении нам простят этот пропуск, ибо сказать надо так много, а места для рассказа осталось мало, да кроме того, мы рассчитываем восполнить этот пробел в большой работе по истории, а публика, конечно, поможет нам в нашем предприятии.