«Журналь де Пари» рассказывает, что нападению подвергались даже те, кто непосредственно находился в услужении у короля. Первого мая некоторые из них отправились в Булонский лес срубить деревья для праздника, — солдаты коннетабля, охранявшие Виль-Л’Эвек, напали на них, одного убили, многих ранили. Это еще не все: денег не хватало, и коннетабль решил раздобыть их любыми средствами. Он покусился на церковные облачения и даже на священные сосуды Сен-Дени. Деревни были вконец опустошены — съестным припасам больше неоткуда было взяться. На крепостных валах заставляли работать несчастных ремесленников, зачастую им приходилось возиться и с военными машинами, а если они имели неосторожность потребовать жалованья, то их ругали и били. Притеснение простого люда исходило от графа Арманьякского, и вечерами народ собирался на улицах столицы. Ходили самые невероятные слухи, их встречали криками ненависти и требованием отмщения, но тут в начале какой-нибудь улицы во всю ее ширину выстраивался отряд вооруженных шпагами стражников и, пустив лошадей галопом, обрушивался на толпу, все сминая на своем пути; тогда толпа собиралась где-нибудь в другом месте.
Вечером 28 мая 1418 года на площади Сорбонны собралась такая толпа. Большую часть ее составляли вооруженные дубинками школяры; мясники, прицепившие сбоку свои ножи; рабочие со своим инструментом, который в руках этих отчаявшихся людей тоже мог служить оружием. Женщины старались не отставать от мужей, подчас не без риска для себя, — ведь солдаты не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков, даже если они были беззащитны и пришли просто из любопытства; та эпоха и дала жизнь искусству, рьяными поборниками коего выказали себя современные правительства.
— Вам известно, мэтр Ламбер, — говорила старая женщина, балансируя на одной ноге, той, что была длиннее, и стараясь дотянуться до локтя мужчины, к которому она обращалась, — вам известно, для чего изъяли полотно у торговцев? Отвечайте же.
— Я полагаю, матушка Жанна, — ответствовал тот, к кому она обращалась, продавец металлической посуды, который не пропускал ни одного из таких собраний, — я полагаю, полотно нужно им, если верить этому проклятому коннетаблю, чтобы делать палатки и всякие там павильоны для армии.
— А вот и ошибаетесь: им это нужно, чтобы зашить всех женщин в мешки и бросить в реку.
— Вот как?! — сказал мэтр Ламбер, которого такая расправа, казалось, не так уж огорчала. — Стало быть, вот как.
— Ну конечно.
— Что ж, если бы только это… — протянул какой-то буржуа.
— Так вам этого мало, мэтр Бурдишон? — негодовала наша старая знакомая матушка Жанна.