— Нет, мэтр, — отвечал Горжю, — у осужденного такая же шея, как и у вас и у меня, и мне немного не по себе, потому что у меня рука еще не так набита, как у вас.
— Что, что?
— Я говорю, что я назначен палачом только сегодня вечером, и было бы очень досадно, если бы я сразу дал осечку…
— Ты — палач?! — воскликнул Каплюш, выронив шпагу из рук.
— Ах, боже мой! Ну да, четверть часа назад прево позвал меня и облек меня этим званием.
Тут Горжю вытащил из кармана пергамент и показал его Каплюшу; Каплюш не умел читать, но узнал французский герб и печать прево, мысленно сравнив этот документ с выданным ему, он убедился, что они одинаковы.
— О! — удрученно протянул он, — в канун публичной казни такое оскорбление!
— Но, мэтр Каплюш, тут уж ничего не поделаешь.
— Это почему же?
— Потому что не можете же вы казнить самого себя, такого еще не бывало.
До мэтра Каплюша стал понемногу доходить смысл происходящего. Он удивленно посмотрел на своего подручного, волосы дыбом стали у него на голове, у корней волос выступил пот и заструился по впалым щекам.
— Так это я! — вскричал он.
— Да, мэтр, — ответил Горжю.
— А ты!..
— Да, мэтр.
— Кто же отдал этот приказ?
— Герцог Бургундский.
— Быть того не может! Всего час назад он держал мою руку в своей.
— И тем не менее это так, — сказал Горжю. — Теперь он будет держать в своих руках вашу голову.
Каплюш медленно поднялся, и шатаясь, точно пьяный, направился прямо к двери; он схватил своими громадными ручищами замок и дважды повернул его, так что он соскочил бы с петель, не будь они такими прочными.
Горжю не спускал с него глаз; на его грубом, жестком лице появилось необычное для него выражение интереса.
Когда мэтр Каплюш понял тщету своих усилий, он вернулся на прежнее место, подобрал свою шпагу и, положив ее на камень, в последний раз прошелся по ней, — теперь она была в порядке.
— Не довольно ли? — сказал Горжю.
— Чем острее, тем лучше, раз она предназначена для меня, — глухо произнес Каплюш.
В эту минуту в камеру вошел прево Парижа Во де Бар в сопровождении священника и, чтобы соблюсти законность, приступил к допросу. Мэтр Каплюш признался в восьмидесяти шести убийствах, помимо тех, которые он совершил, исполняя служебный долг, среди убитых примерно треть были женщины и дети.
Спустя час прево ушел, с Каплюшем остался священник и подручный палача, ставший палачом.
На следующий день уже в четыре часа утра вся большая улица Сен-Дени, улица Бобов и площадь Пилори были запружены народом, из окон всех домов торчали головы; казалось, стены бойни близ Шатле и стена кладбища Невинно убиенных у рынка рухнут под тяжестью облепивших их людей. Казнь была назначена на семь часов.