При этих словах король встал: боязнь, что внезапно могут войти, вынуждала его сократить драгоценные минуты радости и счастья, которые дарило ему присутствие единственного на свете любящего его существа. Он проводил дофина до самой двери, еще раз прижал его к своему сердцу. Отец и сын, которым уже не суждено было встретиться вновь, обменялись последним прощальным поцелуем, и юный Карл удалился.
А между тем в это самое время де Жиак говорил, обращаясь к Танги:
— Будьте покойны, приведу его под ваш топор, как быка на бойню.
— О ком это вы?.. — спросил дофин, неожиданно появившийся рядом с ними.
— Да так, ни о ком, ваше высочество, — спокойно ответил Танги. — Сир де Жиак рассказывал мне тут одну старую историю…
Танги и де Жиак многозначительно взглянули друг на друга.
Де Жиак проводил Танги и дофина за городские ворота. Спустя десять минут они встретились с Потоном и Ла Гиром, ожидавшими их.
— Ну, что договор? — спросил Ла Гир.
— Разорван, — отвечал Танги.
— Ну а свидание? — продолжал Полон.
— Если дозволит бог, вскоре состоится. А пока что, милостивые государи, самое главное — поскорее в дорогу. Завтра на рассвете мы должны быть в Мо, иначе нам не избежать стычки с проклятыми бургундцами.
Соображение это показалось четырем всадникам весьма веским, и они отправились в путь настолько быстро, насколько позволили им их тяжелые походные кони.
На другой день сир де Жиак направился в Мелен с двумя посланиями к герцогу Бургундскому. Он вошел в павильон, в котором герцог совещался с английским королем Генрихом и графом Варвиком.
Герцог Жан поспешно сорвал красную шелковую нить, которой было перевязано доставленное его любимцем письмо с прикрепленной к нему королевской печатью. В конверте он обнаружил разорванный договор: как и обещал король своему сыну, таков был его единственный ответ.
— Наш государь пребывает сейчас в припадке помешательства, — сказал герцог, побагровев от гнева. — Да простит ему бог, но он разорвал то, что ему следовало подписать.
Генрих пристально взглянул на герцога, выступавшего от имени французского короля.
— Государь наш, — невозмутимо заметил де Жиак, — никогда не был здоровее духом и телом, нежели в настоящее время.
— В таком случае сумасшедший это я, — сказал Генрих, встав со своего места. — Да, сумасшедший, ибо поверил обещаниям человека, у которого не было сил, а быть может, и желания их выполнять.
При этих словах герцог Жан вскочил на ноги, все мускулы на лице его дрожали, ноздри раздувались от гнева, дышал он шумно, как разъяренный лев. Однако сказать ему было нечего, он не находил, что ответить.