Милдред легла в постель, но бессонница, неутомимый цербер, была начеку и спать не дала. Ослиный рев в соседней комнате как будто стал стихать, но неожиданно сменился чем-то новым — смесью бульканья, клекота и астматического хрипа. Милдред тут же выскочила из-под одеяла.
И вдруг она увидела — как же она могла о ней забыть! — внутреннюю дверь, ту, что разделяла две спальни — ее и графа Олмюца.
Милдред зажгла ночник. У нее был с собой электрический фонарик — его она тоже включила. «Больше света», как сказал однажды Гете. Ключ в замке повернулся, но что если дверь заперта и с той стороны? Нет, не заперта; при всей своей подозрительной тяге к таинственности, граф Олмюц забыл запереться.
«Не напугать бы его», — подумала Милдред, крепко сжимая фонарик в маленькой ладони; поэтому она действовала очень осторожно и не сразу, а постепенно, по частям, разглядела то, что, как ей потом казалось, явственно видела: руку, безвольно свисающую с кровати на пол, голову, повернутую к стене, и знакомую тень позади нее — только у этой тени зияющий провал был между носом и шеей — и гораздо шире, чем рыбья пасть, являвшаяся ей до этого.
Звуков никаких не было. Стояла абсолютная тишина, пока она не нарушила ее своим криком. Ибо эта голова — почти, можно сказать, отделенная от тела — не была головой неведомого графа Олмюца; то была голова мужчины, с которым она когда-то была хорошо знакома, и Джоанна тоже хорошо его знала. О нем рассказывали всякие истории, некоторые из них Милдред слышала, но очень давно, а не виделись они целую вечность… до… этого момента.
А он ли это? Может, ей померещилось, уговаривала себя Милдред, трясущимися руками торопливо укладывая чемодан. Это искаженное лицо, эта зияющая рана — ну почему же непременно должен быть какой-то ее знакомый? Узнать человека порой непросто; откинутая назад голова, вниз бежит какая-то черная струйка… А если вдруг и впрямь дойдет до опознания? Сможет ли она твердо заявить, что это тот самый человек?
Нет, не сможет. Однако вернуться она не осмеливалась, чтобы окончательно решить, он или не он.
В ногах кровати стоял стол, Милдред схватила с него листок писчей бумаги.
«Дорогая, я вынуждена уехать. Внезапное недомогание — наверное, грипп. Боюсь тебя заразить, тем более что через неделю тебе нужно ехать за границу. Я у тебя чудесно погостила. — И немного поколебавшись, добавила: — Извинись за меня перед графом Олмюцем».
Подобно многим женщинам, она путешествовала налегке, а потому собралась быстро; потом огляделась, не забыла ли чего. «Господи, да я же в пижаме!» Обнаружив это, Милдред истерически захохотала. Стянув пижаму, она облачилась в дорожный костюм и посмотрелась в зеркало — подходящий ли у нее вид для столь раннего и столь длительного путешествия?