Ранки треугольной формы, похожие на следы на свежем снегу, оставленные лыжными палками. Даже не измеряя их, Шаман точно знал, что размер этих отверстий полностью соответствует ранам на теле Маквы. В смятении он не мог сдвинуться с места.
Когда Даг вернулся с пилой в руках, он спросил:
— Эти отверстия… Как именно ты их сделал?
— О, это особая свиная острога Олдена, — улыбнулся Даг. — Чудная штука. Я так долго упрашивал Олдена сделать мне такую — с тех самых пор, как мне впервые довелось забивать скот у вас. Все упрашивал и упрашивал. А он в ответ только обещал. Знал ведь, что прокалывать свиньям вены намного лучше, чем перерезать им горло. А потом сказал, что так привык к своей остроге, но недавно ее потерял. Так и не сделал мне такую же.
Он помолчал немного и продолжил:
— А когда мы сносили его хижину, то нашли эту острогу — она лежала под полом. Он, должно быть, положил ее туда, когда чинил одну из половиц, и просто заложил досками. Ее даже точить не пришлось.
Шаман схватил острогу. Именно этот инструмент когда-то привел в замешательство Барни Мак-Гована, когда Шаман пытался изобразить его на бумаге в лаборатории больницы Цинциннати, основываясь лишь на описании ран Маква-иквы. Острога была примерно восемнадцати дюймов в длину. С круглой и гладко выточенной рукояткой, за которую было удобно держаться. Как и предполагал его отец во время вскрытия, на последних шести дюймах лезвие расширялось, так что чем глубже оно вонзалось в плоть, тем шире оказывалась рана. Три металлические грани опасно поблескивали, было очевидно, что для остроги была взята лучшая сталь. Олден всегда любил хорошую сталь.
Он представил, как рука с острогой вздымается и опускается. Вздымается и опускается.
И так одиннадцать раз.
Она даже не плакала и не кричала. Он убеждал себя, что она была уже без сознания, была где-то в другом мире, где нет боли и страха. Он всей душой желал, чтобы так все и было на самом деле.
Шаман оставил Дага наедине с работой. Он взял с собой инструмент и пошел по Короткой тропе, осторожно держа его перед собой так, будто он мог превратиться в змею и ужалить его. Он шел сквозь чащу к могиле Маквы и руинам гедоносо-те. На берегу реки он разжал пальцы и бросил острогу в воду.
Та погружалась все глубже и глубже в вешние воды, переливаясь на ярком солнце, как волшебный меч. Но острога отнюдь не была Экскалибуром. И Божья рука не восстала из глубин реки, чтобы подхватить ее и удержать над водой. Вместо этого острога разрезала воды бурного течения и ушла на глубину, оставив на поверхности лишь зыбь. Шаман знал, что река похоронит ее вместе с бременем, которое он нес столько лет — так долго, что уже почти не ощущал его — и которое теперь спало с его плеч, испарившись, как вода.