— И пусть себе ходят, тебе-то что?
— Как это… — Каратаев посмотрел в дальний конец коридора и осекся. — Как это что? Та-ак, стало быть, я не обознался, — сказал он вдруг ни с того ни с сего.
Нижегородский вопросительно посмотрел на соотечественника.
— Видишь того типа, что стоит через четыре окна от нас? — тихо спросил Савва. — Да не крути ты башкой… смотри так.
— Тот маленький? Ну?
— Не узнаешь?
Нижегородский снова украдкой посмотрел в указанном направлении.
— Он отвернулся, как я его узнаю со спины? А что? Ты думаешь, слежка?
— Да нет, это совсем другое. Держу пари — нынешнее состояние дел, — пошуршал газетами Савва, — этому деятелю вовсе не по душе.
— Почему? Не говори загадками.
— А ты сперва угадай с трех раз, кто это такой. Даю подсказку: в прошлом году он написал Горькому, что «война Австгии с Госсией, — выговаривая букву „эр“, Савва вдруг стал картавить, — была бы очень полезной для геволюции штуковиной, однако маловегоятно, чтобы Фганц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие». Ну? Есть версии?
— Иди ты! — вытаращил глаза Вадим. — Неужели?..
Прикрыв глаза, Каратаев едва заметно кивнул.
— Наверняка в его купе сидят жена и теща, — зашептал он. — Возвращаются из Галиции. Вот только теперь неясно, завербовали его немцы или нет. Понимаешь, в августе, если бы была война, австрийские власти должны были его арестовать за незаконное хранение оружия и продержать в тюрьме несколько дней. Ему даже предъявили бы обвинение в причастности к покушению на Фердинанда. Только все это блеф. Таким способом германская разведка хотела просто прибрать к рукам лидера крупной оппозиционной партии вражеского государства. И, как ты должен знать из школьного курса истории, ей это удалось. Бы, — добавил Савва. — История в нашем случае вполне приемлет сослагательное наклонение, потому что мы-то с тобой знаем, что так было бы, если бы… не мы с тобой.
— Я подойду! — дернулся в сторону Нижегородский.
— Стоять! — зашипел Каратаев. — Стоять! За ним могут следить. Ты забыл, что мы сами в бегах?
— Да я только познакомиться…
Савва затащил товарища в купе и запер дверь.
— Не нужно ни с кем знакомиться. Черт меня дернул вообще тебе сказать! Это ведь не юный мечтательный Гитлер, которого можно запихать на пароход и помахать ручкой. Ему сорок четыре года, за ним мощнейшая организация, боевые группы, он сидит на денежном мешке партии. Малейшее подозрение, и тебя уберут одним щелчком.
— Но, сказав «А», мы должны сказать и «Б», — зашептал Нижегордский. — Слушай, Саввыч, у меня родилась потрясающая идея…