ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Из дневника Миши Рябинина
Ташкент. Лица друзей
Сегодня, наконец, доктор разрешил свидание. «Но всего на несколько минут, — предупредил он меня. — Вам нельзя уставать, молодой человек».
Утром, после завтрака, я попросил у сиделки зеркало и не узнал себя. Смотрел на меня с треугольного осколка совершенно чужой человек. Впалые, затянутые коричневой кожей щеки, острый, прозрачной белизны нос и такие же прозрачные, оттопыренные уши, стриженая голова… На шее, под самый подбородок, толстый удав из пожелтевших бинтов. И всё это называется Мишей Рябининым.
У меня два ранения — в шею и в лёгкое. Прекрасная память о двух старых знакомых. Хотелось бы узнать, как они себя чувствуют. Может быть, не лучше моего?
Три месяца ко мне никого не пускали и не давали читать газеты. «Вам нельзя волноваться», — твердил мне доктор. А я волновался. Как можно быть спокойным, если не знаешь, что с твоими друзьями? Ничего не оставалось, как лежать, закрыв глаза, и перебирать в памяти события того памятного дня.
21 января мятежников выбили из последних опорных пунктов, и мне разрешили оставить пост в мастерских. Макарыч, правда, снова хотел засадить меня за какую-нибудь писанину, но, спасибо Грицю Кравченко — моему заступнику, в конце концов разрешил побыть пару деньков в конном отряде. Макарычу казалось, что опасность для жизни и здоровья мальчика Миши полностью миновала.
Вначале так и было. Иногда мы ходили на прочёсывание ташкентских садов, и, услышав топот копыт нашего отряда, недобитые осиповцы разбегались, как зайцы. Случалось охранять пленных, нести караул возле правительственных учреждений. Работа была будничная и скучноватая.
А ранним утром 22 января нас подняли по тревоге.
— Рысью, марш! — крикнул Степанишин, и мы помчались в сторону Ферганы. Рядом со мной, как и прежде, скакали Грицько Кравченко и Абдулла Абдукадыров.
Ах, какая это была изумительная скачка! Подо мной белый конь, на мне белая крылатая бурка, белая туркменская папаха со звездой — всё это раздобыл для меня изворотливый Абдулла.
— Ходи так, Миша, — сказал он мне. — Очень красиво ходи. Теперь ты не белый шайтан, а настоящий белый всадник.
Мы мчались, как буря… Нет, не буря. Нужно придумать другое сравнение. Папа сказал бы, что у меня начисто отсутствует фантазия.
Мы мчались, как песок пустыни, поднятый раскалённым «афганцем», и мелькали перед глазами дувалы, карагачи у дороги, поднятые к солнцу ветви шелковиц.
После трёх часов непрерывной скачки мы, наконец, заметили тех, кого преследовали. Маленький отряд, не больше десятка всадников, уходил в горы.