И начинается для Оталоры совсем новая жизнь, жизнь с зорями во всю ширь степи и с тяжкими днями, пахнущими конским потом. Такая жизнь ему незнакома и порою жестока, но она у него в крови, ибо так же, как и другие народы почитают и чувствуют море, так и мы (в том числе человек, приводящий это сравнение) сердцем влечемся к бескрайней равнине, гулко звенящей под копытами лошади. Оталора вырос в квартале возчиков и свежевателей; потому и года не проходит, как он становится гаучо. Обучается крепко сидеть в седле, загонять дикие табуны, свежевать туши, бросать лассо, обрывающее бег, и болеадоры, сваливающие с ног; обучается не поддаваться сну и холоду, ветру и солнцу, гнать скот с криком и посвистом.
Только однажды в пору своего ученичества видит он Асеведо Бандейру, но всегда ощущает его присутствие, потому что быть “человеком Бандейры” значит быть тем, кого чтят и боятся, и потому что, кто бы ни превзошел даже самого себя, гаучо утверждает: “А у Бандейры получается лучше”. Говорят, Бандейра родился на том берегу Куарейма, в Риу Гранди ду Суя. Это, казалось бы унизительное — в глазах гаучо, — обстоятельство тем не менее его возвышает, одарив тайнами дикой сельвы, устрашающих топей, путаных и почти бесконечных тропок. Со временем Оталора видит, что занятия Бандейры многообразны, а основное из них — контрабанда. Быть погонщиком — значит оставаться прислужником. И Оталора решает сделаться контрабандистом. Двум из его товарищей предстояло однажды ночью пересечь границу и вернуться с партией каньи. Оталора одного из них вызывает на ссору, ранит и отправляется вместо него. Движет им честолюбие, смешанное с неосознанным чувством преданности. Пусть до хозяина дойдет наконец (думает он), что я стою побольше его уругвайцев, всех, вместе взятых.
Проходит еще один год, прежде чем Оталора снова оказывается в Монтевидео. Они едут берегом, дальше — по городу (который кажется Оталоре колоссальным) и добираются до жилища хозяина. Люди складывают седла и сбрую в заднем патио. Дни идут, но Оталора не видит Бандейру. Поговаривают втихомолку, что ему нездоровится. Негр то и дело бегает вверх, в его спальню, с мате и чайником. Как-то вечером эти хлопоты препоручают Оталоре. Он чувствует себя чуть униженным, но доволен.
В спальне не убрано и сумеречно. Есть там балкон, выходящий на запад; есть длинный стол с живописною грудой хлыстов, кнутовищ, поясов, всяких ножей и ружей; есть там и тусклое старое зеркало. Бандейра лежит на спине, спит и стонет. Луч заходящего солнца мягко очерчивает его лицо. Светлое широкое ложе делает его меньше, темнее. Оталора замечает белые волосы, слабость, усталость, борозды прожитых лет. Его возмущает, что ими командует этот старик. Он думает, что можно одним ударом разделаться с ним. Тут видит в зеркале — кто-то входит. Это женщина с рыжими косами. Она полуодета и боса и смотрит на него холодно, с любопытством. Бандейра приподнимается. Пока он спрашивает о сельской жизни и опустошает мате — один за другим, — его пальцы гладят волосы женщины. Наконец Оталоре позволено выйти.