Франциска парила над озером. То было мгновение чудесной легкости, покоя и счастья. Но внезапно вокруг раздались какие-то звуки, шорохи, потом грохот, как от грозы, бушующей где-то далеко. И голоса.
Но Франциске не хотелось слушать эти голоса. Она сделала последний шаг, подпрыгнула над сходнями и взлетела, готовая нырнуть в холодную воду, в которой не будет ни боли, ни горя.
«Отпустите меня… Отпустите меня… Позвольте мне уйти…»
Но голоса не соглашались с ней.
Они стали громче. Шорохи и скрип обернулись отзвуками чьих-то шагов. Кто-то шел к ней по сходням! Франциска чувствовала, как скрипят, прогибаясь, доски, хотя уже и не стояла на них. Нет! Все не так! Она еще стоит на сходнях. Она не прыгнула, не взлетела, не парила над озером.
Готтлоб оглянулась. Когда она смотрела в ту сторону в прошлый раз, там стоял папа и махал ей рукой на прощанье. Теперь его там не было. Какие-то люди — одетые в черное мужчины — бежали к ней по сходням, и доски дрожали, так что конструкция готова была обрушиться.
Франциска хотела крикнуть им, чтобы держались от нее подальше. Тут опасно, не каждому можно стоять на краю. Ей-то можно, в конце концов, она тут живет, но этим незнакомцам… Им тут нечего делать.
«Уходите… Идите прочь…»
Они не слушались.
Грохот усилился, ей на лицо посыпалась пыль.
На лицо?
Франциска сумела открыть глаза. О Господи, она не ошиблась! С деревянной крышки сыпалась пыль, попадая ей в глаза. Кроме того, она слышала шаги. Шаги нескольких человек. И голоса! Там, наверху, кто-то говорил, какие-то мужчины. Настоящие мужчины. Над ней. В лавке.
«Кричи! Кричи во все горло!»
Но язык чудовищно опух, горло сдавливало судорогой. К тому же у Готтлоб просто не осталось сил на крик, который бы услышали наверху.
Они пришли за ней, искали Франциску в метре над ее головой, а она никак не могла им помочь.
«Давай, думай, девочка, думай! Ты же не хочешь умереть тут, пока они ищут тебя прямо у тебя над головой».
Мысль о том, что не все еще потеряно, что жизнь может продолжиться, если она приложит усилия, придала Франциске мужества. Искра надежды пробудила к жизни ее мышцы, отравленные ядом.
Дверь вела в короткий узкий коридор. Справа виднелся выход на улицу, но Фред уже проверил его снаружи — заперт. Слева на второй этаж вела старая деревянная лестница, устланная выгоревшим линолеумом. Ступеньки заскрипели под их ногами.
Пауль, выставив вперед пистолет, шел первым.
Наверху их ожидала еще одна закрытая дверь.
Чувствуя, как отчаянно бьется в груди сердце, Адамек нажал на ручку. Если за дверью засада, то коллеги, идущие сзади, не смогут ему помочь.