— Но с тех пор прошло уже десять лет!
— Да, это большой срок. И все-таки вполне возможно, что сейчас действует тот же самый преступник. Я не считаю правильным раздумывать над тем, почему прошло столько времени после предыдущего похищения, — все это я смогу выяснить, когда найду Сару. Сейчас мне нужно получить зацепку. И в дело вступаете вы, господин Унгемах.
В мире бокса Макса называли только по имени, и слышать теперь свою фамилию ему было неприятно. Было в ней что-то мрачное, угрожающее, недопустимое как на ринге, так и в частном разговоре[6]. Но он пока не решался предложить комиссару перейти на ты.
— Каким образом? — поинтересовался он.
— Если вы не против, я задам вам пару вопросов по поводу исчезновения вашей сестры. Я знаю, прошло уже много времени, но может быть, вам что-нибудь придет в голову. Часто бывает, что мы вспоминаем о подробностях через много лет после того, как произошло какое-то событие. Наша память — ненадежная штука.
— Не знаю… — Макс пожал плечами. — Я и тогда не очень-то помог следствию.
— Вам тогда было пятнадцать лет, верно?
— Это произошло за два дня до моего шестнадцатого дня рождения.
— Вы были подростком. Вам не показалось, что следователь, который занимался этим делом, не воспринимает ваши показания всерьез?
Макс нахмурился. Теперь, когда эти слова были произнесены, он вспомнил, что именно так все и обстояло. Полицейский, который его допрашивал, вел себя очень нагло.
— Возможно. Скорее всего. — Макс покачал головой.
— Я так и думала. Я сразу заметила это, читая дело. Ваши показания ограничиваются всего парой строк, поэтому я не смогла с ними нормально поработать. Теперь я надеюсь узнать у вас больше.
Макс задумчиво покрутил в руках стаканчик из-под кофе.
— Я все прекрасно помню. Каждую проклятую подробность. События того дня словно отпечатались у меня в голове.
Франциска проникновенно посмотрела на него.
— Рассказывайте.
— Ты будешь сидеть со своей сестрой, и все тут!
— Но тренер же сказал…
— А мне плевать, что там говорит твой тренер. И если ты не оставишь меня в покое, я тебе так залеплю, что не поймешь, где пол, где потолок. Убирайся в свою комнату, прежде чем я выйду из себя! — Отец навис над Максом.
Он не кричал, но голос повысил, и с каждым произнесенным им словом Макс чувствовал, как на него веет пивным духом. В желудке все перевернулось: мальчик ненавидел запах пива, ненавидел этот звук — хлопок, с которым отец открывал бутылки, одну за другой, одну за другой, и так целый день.
— Что стоишь?! Я невнятно сказал?!
— Нет. — Понурившись, Макс побрел в свою комнату.