— Мне очень жаль, — наконец проговорил боксер.
Подавшись вперед, Франциска опустила ладони на столешницу и склонилась к лицу Макса. Его глаза, поза, мимика — все говорило о том, что он действительно сожалеет о содеянном. И злость Готтлоб мгновенно улетучилась.
— Я понимаю, почему вы так поступили… Но вы не должны были этого делать.
Макс кивнул.
— И что теперь?
Он был настолько подавлен, что Франциска едва сдержала порыв опустить свою ладонь на его руку.
— Не знаю… — Готтлоб вздохнула. — А чего вы ждете?
Макс тоже подался вперед, и вдруг их лица оказались так близко, что она почувствовала его дыхание на своей коже.
— Чтобы вы нашли его! Если это не Кюль, то кто-то другой, и этот человек до сих пор разгуливает на свободе, — прошептал Макс, словно открывая ей страшную тайну. И вдруг его пальцы коснулись ее руки. — Пожалуйста, помогите мне. Я должен узнать, что тогда произошло. С момента нашего разговора я никак не могу прекратить думать об этом. Полагаю, вы правы. Тот, кто похитил Сину, видел нас у реки. Возможно, он был одним из тамошних рыбаков. Тогда их там было много.
Франциска оцепенела — и дело было вовсе не в его неожиданном прикосновении. Вот она, взаимосвязь, та самая зацепка, которую она тщетно пыталась извлечь из глубин своего сознания. Раньше она никак не могла уловить эту мысль, а за время разговора с Вилкенсом и суматохи, поднявшейся из-за Кюля, Готтлоб просто забыла об этом.
— Поехали! — Франциска встала. — Нам нужно кое-что осмотреть.
Целый час его истязал этот взгляд!
Целый час упреков, придирок, приказов!
Мать педантично осматривала магазинчик, а отец все это время апатично просидел в инвалидном кресле, уставившись в никуда невидящим взором и не обращая внимания на происходящее.
Мать солгала — это было ясно как день. Не отец, нет, мать сама заинтересовалась тем, что происходит в лавке. Она не доверяла сыну.
Теперь он сожалел о том, что завел разговор о новом работнике.
— Я пришлю к тебе кого-нибудь, — сказала мать, выходя из магазина. — Так дальше продолжаться не может! Повсюду пыль, витрины в беспорядке, пол уже давно не мыли. Лавка в ужасном состоянии! За те сорок лет, что мы проработали здесь, мы никогда себе такого не позволяли. Тебе нужен не второй продавец, а уборщица! И я даже знаю, к кому мне обратиться.
Он пытался протестовать, но мать оставалась непреклонна. Как всегда.
А как она посмотрела на него на прощанье! Этот пронзительный взгляд, презрительный, угрожающий… Он готов был… готов был… Руки сами собой сжались в кулаки, сомкнулись, словно он схватил что-то и душил, душил, душил!