— Хорошо, тогда я буду должна тебе ужин.
— Два, — напомнил Коуди. — Ты забыла вечеринку на ранчо. И это еще не все твои долги, — многозначительно закончил он.
Не в силах что-либо ответить, Маргарет молча вышла из закусочной и направилась сразу домой. Усталость, накопившаяся за последние дни, окончательно одолела ее. Она не смогла даже подняться в спальню, а плюхнулась на диванчик в солярии и проспала там десять часов.
Коуди не видел Маргарет всю следующую неделю. Они вежливо общались с помощью автоответчика по поводу светового люка и Дамского вечера. Маргарет успела составить проект, и плотник уже сверлил отверстие в потолке спальни Коуди. Сам же он засел в своем кабинете с телефоном, пытаясь найти покупателя на буйволов. Это отвлекало от мыслей о Маргарет.
Коуди не оставлял своей задумки насчет того, чтобы заняться с Маргарет любовью под звуки природной стихии, под вспышки молний, сверкающих сквозь пресловутый люк, разжечь в ней огонь необузданной страсти… А потом отвернуться от нее, вычеркнуть из своей жизни.
Он сможет. Предать ее после ночи любви. Коуди старательно вспоминал свои душевные муки. Пытался воскресить свой гнев. Он сможет. Пусть она узнает, каково чувствовать себя преданным. Он хотел, чтобы Маргарет страдала так же, как когда-то страдал он.
Прошла неделя, и наступил вторник, когда в салоне должен был состояться Дамский вечер.
— Как ты думаешь, Маргарет знает, что это я хочу найти себе жену? — поинтересовался Джейк, когда они с Коуди ехали в салон.
— Сомневаюсь. По крайней мере, судя по фотографии, она может решить, что это мне нужна жена, — проворчал Коуди.
— Да ладно, с какой стати тебе искать женщину по объявлению? Ты молод, прекрасно выглядишь…
— Маргарет так не считает.
— Не прибедняйся. Я же видел, как она смотрит на тебя — как томящаяся от любви телочка. Почему вы, две влюбленные пташки, сторонитесь друг от друга?
— Телочки, пташки… Не забудь пчелок, кроликов и белочек. Что-то у тебя, приятель, сегодня разыгралось воображение.
— Слушай, — мягко спросил пожилой ковбой, — а ведь ты же не считаешь ее на самом деле слишком худой?
— Я тебе вообще больше ничего не скажу. Потому что с возрастом у тебя язык становится все длиннее. «Красива пуще прежнего»… — передразнил Коуди. — Я что-то не помню, чтобы говорил такое.
— Ну хорошо, может, и не говорил, но уж точно думал об этом. В тот день, когда вернулся с похорон.
— Даже если и так, кто давал тебе право читать мои мысли и трепаться о них?
— Знаешь, я вот что думаю: тебе пора оставить в покое прошлое и подумать о своем будущем.