Она еще долго стояла, о чем-то думала, потом подняла голову вверх, посмотрела в бесконечное звездное небо и шепотом сказала:
— Бог, прости меня. Салах, прости и пойми меня… Не могу я больше. Не могу… Сил моих нет… влюбилась я в него… Хочу его. Очень хочу… Как ты Салах, он молод, — вспоминала она своего первого мужа, — простите меня… Тяжело мне… Страсть сжигает меня…
После этих слов она еще постояла немного уже с опущенной головой, с обвислыми плечами, как бы ожидая гнева господня и ничего не дождавшись, медленно, на крепких ногах, безвольно махая руками, подошла к роднику, торжественно спустилась и, как монумент, встала перед сидящим на корточках молодым человеком.
Цанка видел, как она безжизненно шла, испугался, смотрел снизу вверх на ее невидимое лицо. Заметил, как блеснули ее глаза. Не знал, что делать, как реагировать. А она все еще стояла рядом, прямая, безмолвная, с поднятой головой.
— Кесирт, Кесирт, — тихо прошептал он, подползая к ней на четвереньках.
Она ничего не сказала, с места не сдвинулась, даже не шелохнулась.
Он подполз к ней вплотную, на фоне лунного неба был ясно виден контур ее стройного тела. Больше не думая ни о чем, он с силой обхватил ее бедра, стоя на коленях, головой прижался к ее теплому животу, потом поднял вверх лицо и почувствовал как две соленые большие капли упали на его влажное лицо. Цанка вскочил, большими ладонями обхватил ее голову, придвинул к глазам — она плакала. Порывистым, нежным движением он обнял ее за плечи. Сквозь мокрую одежду чувствовал частое, слабое сердцебиение, как у пойманного в кулак воробья.
Он слизал ее следы, поцеловал осторожно закрытые глаза, щеки, плотно сжатые губы. Она отстранилась.
— Ты ушибся? — тихо спросила она.
Он молча обнимал ее.
— Ты весь промок… Ты простудишься… Сними рубашку, выжми, оботрись полотенцем, — продолжала она нежным голосом. Цанка отпустил ее. Она на бесчувственных, дрожащих ногах вернулась к скамейке, только села, протянула в темноту самодельное грубое полотенце.
Он быстро через голову снял рубаху, не глядя кинул ее наземь, резкими движениями стащил с себя штаны и остался голым, тонким, напряженный в возбуждении.
Стыдясь и закрывая ладонями поясницу, он подошел на цыпочках по-кошачьи к Кесирт и упал перед ней на колени. Обхватил ее упругие бедра, сквозь тонкое платье стал целовать ее колени, ноги, живот, груди. Потом коснулся голой шеи и жадно впился в ее губы. Это был первый поцелуй в двадцать два года.
Кесирт не сопротивлялась, просто расслабилась, отдалась. Цанка был неумел, груб, скор.