Он так ничего толком и не понял. Все длилось минуты.
Ему было стыдно, неловко, жалко самого себя.
Хотелось и уйти, и остаться. Он повернулся к ней спиной, поднял с земли свои мокрые одежки, дрожал от одной мысли, что надо их сырыми одеть.
В это время тихо подошла к нему Кесирт, обняла его сзади, поцеловала в спину. Через ткань он вновь ощутил новизну ее упругой груди, бедер. С сожалением подумал, что даже не сообразил и не успел снять с нее платье.
— Ты возьми полотенце, поднимись на свое прежнее место и жди, в этой одежде ты не сможешь идти домой, — ласково сказала она ему на ухо.
Цанка так и сделал. Сверху наблюдал за Кесирт.
А она через голову спокойно сняла платье, зашла в родник, легла в воду. Лунный свет играл вокруг ее тела.
Потом долго полоскала одежду Цанка, подносила к лицу, нюхала, не зная, что он наблюдает за ней. Выжав, поднялась на противоположный берег, где лежал юноша, повесила штаны и рубаху на кусты и голая опустилась рядом с любимым.
Оба были стыдливыми, ненасытными, обходительными, нежными.
До утра они ласкались, любили, с полуслова смеялись, потели, плескались в роднике и снова любили…
В эту ночь на земле были только они двое и родник, такой же чистый, как их любовь.
На заре расстались. Долго держались за руки, улыбались, были довольны и беззаботны.
Кесирт далеко проводила его, на прощание еще раз поцеловались, нежно обнялись.
— Спасибо тебе, Цанка! Большое спасибо! — шептала она ему на ухо.
— Это тебе спасибо! Милая! Позволь мне прийти завтра! — шептал ей Цанка.
— Уходи, — толкала она его с милой улыбкой на лмце, — уже светает.
Очарованный уходил Цанка, много раз поворачивался, махал рукой…
Это была одна из самых счастливых ночей в его жизни.
…Дома у самых дверей спала мать. Спала одним глазом и ухом, другим ждала старшего сына.
— Ты где был? — спросила она строго, а в душе радовалась, что вернулся ненаглядный.
— На вечеринке в Товзане.
— А что такой мокрый? — допрашивала она, плотно придвигаясь к сыну.
— Это от пота, — отмахнулся он, и повалился спать.
Ничего не сказала мать, однако женским чутьем поняла, что он принес запах мужчины и женщины.
Неладно стало на душе матери.
На рассвете побежала она к старшему деверю.
— Да, давно женить его надо, — озабоченно говорил Баки-Хаджи, — просто то одно, то другое. Потом смерть брата… К осени обязательно женим… А ты с ним построже. И работы побольше… Через час разбуди и пришли ко мне.
По поручению Баки-Хаджи весь день Цанка возил с гор в аул сено. При малейшей возможности валился с ног, спал. Вечером, перед закатом плотно поел, лег спать, а как только стемнело, проснулся, сделал вид, что идет по нужде, пробрался огородами на край села и побежал к мельнице.