— Ничего со мной не будет, — резво ответил Арачаев, подстегивая коня.
В это время со стороны села раздался выстрел, потом далекий свист.
Цанка оглянулся, в их сторону галопом неслись четыре всадника.
Быстро догнали, плотно окружили телегу. По лицам Цанка понял, что один чеченец, трое русских.
Не здороваясь, учинили допрос через чеченца-переводчика. Арачаев показал свою справку. Старший долго смотрел в бумагу, переворачивал ее несколько раз, хотя с обратной стороны она была чистой. Потом небрежным взмахом руки потребовал, чтобы оба сошли с телеги.
— Что в свертке?
— Мои вещи, — ответила дрожащим голосом Кесирт.
— А это?
— Еда в дорогу, — ответил Цанка.
Один из солдат шашкой стал протыкать сено в телеге.
— Оружие есть?
— Нет, — ответил Арачаев.
— А она кто тебе? — старший показал на Кесирт.
— Жена, — твердо ответил он.
Больше вопросов не было. Вернули бумагу, рысью поскакали обратно в село.
Молча залезли в телегу.
— Я так дальше не поеду, — твердо сказала Кесирт.
С удивлением в глазах Цанка уставился на нее.
— Ты заболеешь. Холодно.
— Ничего со мной не будет. Садись, — властно ответил он, взбивая под ней для удобства сено и аккуратно усаживая ее.
— Я не могу так, — взмолилась она.
— Замолчи, — уже ласково говорил Цанка, плотно придвинувшись к ней, заглядывая в лицо.
Глаза Кесирт высохли, лицо было строгим, серьезным. Только теперь он заметил, как она изменилась, постарела. Вокруг глаз появились маленькие морщинки, лицо вытянулось, скулы выступили еще резче, стали грубее, на лбу легла отчетливая морщинка. Кесирт, видимо, поняла его мысли, отвела взгляд, потупилась.
Цанка бережно обхватил ее лицо ладонями, своими синими глазами ласкал ее, осторожно поцеловал в одну щеку, затем в другую и наконец впился в ее иссохшие губы. Она ему не отвечала взаимностью, но и не сопротивлялась, полное безразличие было в ее теле. Он почувствовал горечь и едкий запах ее рта, медленно отпрянул.
— Не надо, Цанка… Я прошу тебя! Только не это. Пожалуйста… У меня ведь траур, горе у меня… Лучше бы я умерла, — тихо шептала она.
Цанка еще раз поцеловал ее в щечку.
— Успокойся, дорогая, успокойся… Все будет хорошо, — поддерживал он ее, садясь в передок телеги, дергая вожжи.
— Нет, я так не поеду, — взбунтовалась Кесирт, — ты простудишься.
Дальнейший спор был бесполезен.
Они сели рядом, укутались вместе в тулуп, закрыли сеном ноги. Долго ехали молча. Цанка, чувствуя рядом тело любимой, возбудился и еле сдерживал свою страсть. Кесирт через некоторое время положила на его плечо голову.
— Как твоя травма? — тихо спросила она.