Он уперся руками в скользкий, морозный грунт, тяжело присел. Теперь он отчетливо услышал, как воют шакалы. Это было совсем рядом.
— Одни шакалы ушли, другие пришли, — прошептал злобно он. Старик длинными, худыми руками уперся в землю, сделал огромное усилие над собой, встал. На непослушных ногах он подошел к привязанному к толстому ореху внуку. От искривленного в ужасной позе одервенелого тела веяло отчужденностью, страхом. С усилием Цанка подошел к мертвецу, дотронулся до густых, спекшихся в крови волос и только тогда ощутил родную плоть.
— Ва-а-ха, — простонал он, и тихо заплакал.
Развязать смерзшие, толстые путы он не смог, и пошел в дом за ножом. В дверях стукнулся о что-то тяжелое, металлическое. Долго искал спички, дрожащими руками, с трудом зажег керосинку. Оказывается ударился он об забытый или кем то брошенный автомат. Огляделся, в ставшей чужой, комнате. На стене не было старинного ковра ручной работы, двустволки, деревянного ящика с Кораном, и серебряного, именного кинжала его прадеда. Большой сундук был раскурочен, перевернут.
— Все унесли подонки, — проворчал он вслух, — армия мародеров и алкоголиков. Безбожники проклятые!
Когда Цанка, держа в руках керосиновую лампу и кухонный нож, вышел во двор, несколько хищных теней бросились в разные стороны со двора.
— Ух, твари поганые, — срывающимся, сиплым голосом крикнул он.
К ночи ветер усилился. Жестко ударили в лицо снежинки. Мороз закрепчал, снег стал легким, быстрым, игривым. Огонек в керосинке задергался, заколыхался под порывом ветра, но выстоял, слабо осветил небольшой участок двора. Цанка обрезал все веревки, положил внука на землю. Упал пред ним на колени. Плакал, гладил старыми ладонями безжизненное, изуродованное лицо внука. Будто бы хотел запомнить на всю долгую, оставшуюся жизнь черты любимого потомка. Снегом очистил видимые части тела и волосы от спекшейся крови. Потом сквозь слезы долго читал упокойную молитву. После этого несколько успокоился.
— А честно говоря, — обманывал он сам себя, — счастливым оказался мой внук. Я постараюсь его как положено похоронить… Даже повезло ему. Всю грязь земную он больше не увидит. Ведь говорят, что Бог раньше забирает лучших. Дай Бог, чтобы мой любимый внучек попал в рай… А куда еще ему попасть? Что он мог сделать грешного на этом свете? Это я старый грешник. Эх, чего я только на этом свете не видел, чего я только не сотворил. Видимо за мои грехи земля меня не принимает… Неужели на том свете я не увижу своего внука? А есть ли он? Ах, старый болван, за такие мысли Бог и послал мне в жизни такие испытания… А может внучек там меня уже ждет? Он обо мне там позаботится… И все-таки, какая я сволочь! Старый болван, век прожил, а мысли все те же грешные. Даже теперь все себе выгоду ищу, все взвешиваю, хочу «соломку» себе подстелить, даже в смерти внука хочу найти пользу… Почему я такой? А может все люди такие?!