Неведомая сила толкала Цанка к этой девушке, он еле сдерживал себя. Ему хотелось лечь рядом с ней, не будя ее, гладить, целовать, ласкать. Он тяжко мучился и, с трудом преодолев себя, сжимая в отчаянии кулаки, пошел умываться к ручью.
Обтекая маленькие запруды, мутная вода ручейка, весело журча, неслась в неизвестность. Испуганная появлением юноши, большая лягушка резко выпрыгнула из густых колосков приречного хвоща, исчезла в воде и появилась с удивленно выпученными глазами на другом берегу. Видя, как Цанка наклонился к воде, издала короткое «ква» и вновь скрылась, уплывая вниз по течению.
Где-то рядом на поляне, зависнув в воздухе на месте, издавал звонкую трель полевой жаворонок. В густой чаще вдоль реки пели соловьи. Беспрерывно чирикая, носились друг за другом среди густых веток кустарников озабоченные весной воробьи.
Рыжий муравей полез вверх по гладким, свисающим к воде листьям манника, не удержался, полетел в медленное течение ручейка. Стал барахтаться, пытаясь выползти на берег, и в это время из кустов выскочил бахромчатый паук-охотник, резко схватил жертву, нырнул под воду и исчез в маленьком водовороте.
Тихо, на цыпочках, сзади подкралась Кесирт, шелестя босыми ногами по молодой траве. Легонько толкнула Цанка в спину, засмеялась заразительно, села чуть сбоку, у воды, стала мыть лицо, шею, руки, брызнула в юношу водой, снова залилась смехом.
— Ты помнишь, Цанка, как я тебя искупала в роднике?
Юноша молчал, покраснел весь.
— Ты даже тогда был бессовестным, — смеясь, продолжала Кесирт, потом встала, рукавом вытерла мокрое красивое лицо, и уже совсем грустно продолжила: — Какое было хорошее время! Как я была счастлива!
— Перестань, Кесирт, — у тебя еще все впереди.
— Нет — жизнь разбита, молодость прошла. Я как те цветки с яблони. Те, что останутся, будут жить и плодоносить, из них вырастут фрукты, потом семена и так далее. А я из тех, что расцвели и после первого дождика опали на землю и потеряли и цвет и жизнь.
— Не говори глупостей. Перестань.
— Ладно, поехали, Цанка, — они тронулись к телеге, и уже садясь в нее, Кесирт продолжила: — Ты помнишь старую бабку на мельнице, Бикажу?
— Я ее не помню, но много о ней слышал. На днях в пещере мне Баки-Хаджи о ней рассказывал. Говорят, страшная была бабка — ведьмой была.
— Все это неправда. Брехня все это. Наговоры людские, — перебила его Кесирт. — Просто Бикажу, прожив одинокую, тяжелую, рабскую жизнь, многое видела и много знала, и в отличие от наших сплетниц-женщин была женщиной умной… Конечно, умела она все предсказывать… Рассказывают, она говорила, что будут времена, когда холуи станут господами, а нормальные люди их холуями… А что касается меня, то перед самой смертью она сказала моей матери, что она родит безотцовщину дочь и будет эта дочь несчастной.