– Ну? Что такое? – приподнялась на ложе Луция, нахмурив брови. – Снова началось извержение Везувия? Или, слава богам, наконец, умер мой отец?
– Сенатор…
И девушка в изнеможении осела на пол, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону.
Гладиатора буквально подбросило на постели. Одним прыжком он кинулся собирать разбросанную ночью одежду, спешно в нее облачаясь.
Побледневшая Луция, не делая ни малейшей попытки замаскировать ночное приключение, со странным выражением глаз следила за метанием своего любовника, прислушиваясь к нарастающему шуму.
– Если хочешь бежать, – проговорила она с подчеркнутым спокойствием, – то это полнейшая глупость. Отец наверняка перекрыл все выходы, и ты без меча вряд ли справишься с его охраной. Так что лучше приготовься с достоинством встретить неизбежное, чем носиться в поисках мышиной норки, куда вряд ли протиснется твое потрясающее тело. И, когда поймешь правоту моих слов, не забудь поцеловать меня на прощание, потому что другого случая у нас, скорее всего, уже не будет.
Едва успевший одеться Виктор замер, глядя на свою подругу со смесью ужаса и восхищения.
– Ты чего-нибудь боишься, римлянка?
– Нищеты, болезни, ревнивого мужа… Наверно, это все!
Совсем рядом прозвучал топот множества ног, и в опочивальню ворвался целый отряд хорошо вооруженных слуг во главе с сенатором Луцием Нумицием, о самодурстве которого шептались даже привычные к домашней тирании римляне. Не так давно за неосторожно сказанное слово он продал собственного сына в рабство на остров то ли Самос, то ли Делос. Семья и слуги боялись его до смертной дрожи, стараясь без особой надобности не попадаться хозяину дома на глаза.
Указав охране на гладиатора, он быстро подошел к постели дочери, пнув по дороге понуро сидящую рабыню так, что та с воплем распласталась на полу, и влепил Луции звонкую пощечину, оставившую красный след на нежной щеке. Голова девушки мотнулась в сторону, но, вместо того чтобы молить отца о пощаде и прощении, она только еще больше распрямила спину, сидя на постели и глядя куда-то в пространство. При виде такой непокорности сенатор пришел в еще большее неистовство:
– Ты… Ты… Как ты посмела, мерзкая девчонка? Твое место в лупанарии, а не в приличном доме! Будешь обслуживать легионеров и пьяных матросов! Ты, девушка из старинного патрицианского рода, спуталась с рабом! Презренным гладиатором!!! Почему?!!
Луция равнодушно пожала плечами, стараясь, чтобы выступившие от боли слезы не потекли по щекам:
– Он мне нравится.
От изумления сенатор лишился дара речи. Его лицо побагровело от гнева, и он отвесил дочери еще одну пощечину, отчего та рухнула лицом в подушку. Но рассвирепевшему хозяину дома этого было мало. Никогда он еще не был в такой ярости, которая просто физически действовала на окружающих. Даже Виктор перестал сопротивляться и позволил себя связать, причем охранники сенатора тоже старались производить как можно меньше шума.