неизбежное падение в бездну, то есть в могилу, — появилась какая-то доселе неизвестная сверхсила — любовь! И эта любовь, наверное, не такая, как любовь отца, да тоже великая, неземная и волшебная и до того большая, что ему стало мало пространства этой уютной палаты. Он буквально выскочил из корпуса, и вдруг — она, Аврора, как озарение, румяная в лучах заходящего солнца, излучает она какую-то радость и торжество:
— Гал Аладович, какой вечер, какая погода!
— Да, — со всем готов был с ней согласился Цанаев, тем более, что предзакатный вечер уходящего лета был действительно зачарованно мил.
А она весело говорит:
— Я вам набрала — такой голос тоскливый. Что с вами? Наверное, жена позвонила?.. Я с ней тоже пообщалась. Сказать честно? — Аврора попыталась заглянуть в глаза Цанаева. — И вам, и ей, конечно, больно — семья. И я, наверное, виновата. Однако, и ваша жена виновата. Она испорчена цивилизацией. Она не ценит вас.
— Жена-то что, — как бы подтвердил Цанаев, — а вот дочь… даже разговаривать не хочет.
— Не смейте! Гал Аладович, на дочь, на детей обижаться не смейте. Им тяжелее вдвойне. А со старшей дочкой необходимо особое терпение. Главное, вы на нее обиду не держите.
— На днях у нее день рождения. Уже двадцать лет. Юбилей.
— Надо поздравить ее. Купим подарок. Спецпоч-той вышлем… Что она любит?
— Даже, не знаю.
— Я знаю. Купим ей новую модель телефона.
— На какие шиши?
— Ну, это не проблема, — как-то беззаботно заявила она, а Цанаев в удивлении:
— Аврора, ты стала миллионершей?
— К счастью или к сожалению, нет. Зато на днях получила еще один грант. Так что, рассчитаюсь с долгами — и вперед.
— У тебя тоже долги?
— А я всю жизнь в долгах — судьба. Привыкла. Но Бог всегда мне помогает… Кстати, время молитвы, — смеркалось. Солнце уже исчезло за горизонтом, и лишь огненно-яркий цвет облаков напоминал о нем.
С закатом сразу же стало прохладно, сыровато, так что Аврора поежилась. — Одно здесь плохо, помолиться негде.
— А ты в мою комнату пойди, — зная ее набожность, предложил Цанаев, а Аврора улыбнулась и с загадочной улыбкой на лице:
— К вам в комнату мне еще рано идти.
Цанаев намек понял, погрустнел. Немало шагов они сделали в полном молчании, которое он нарушил:
— Аврора, если честно и по-трезвому рассуждать, какой я мужчина?
— Вы хотите сказать, какая невеста в сорок? — она попыталась улыбнуться.
Эту улыбку, своеобразную улыбку-маску Авроры, которая скрывала ее горечь и слезы, Цанаев давно познал, и поэтому попытался быстро объяснить:
— Я имею в виду свой возраст, — он махнул рукой. — Да дело не в этом, я о другом. Ни кола, ни двора, в кармане пусто. Как чеченец-мужчина, в какой дом я тебя поведу, как буду содержать? Да и сколько еще проблем?!